«Теперь мое главное ощущение – это… – и она делает паузу, подбирая слово, – …паралич. Да, паралич, наверно. Так много всего происходит, так много приходится пропускать через себя, что уже не знаешь, куда смотреть. Понимать, на что обращать внимание, – это моя работа, но такое ощущение, что делать ее стало сложнее». Чтобы справиться с этим, она ходит к психотерапевту, но коллегам-трейдерам об этом не рассказывает. «Тут, конечно, не так как в „Волке с Уолл-стрит“, но все равно тяжело». Ее стойкость, конечно, поражает. В целом наши мозги устроены так же, как и у наших предков, живших в саванне. В рабочей памяти мы можем удержать примерно семь элементов информации. Все, что выше, – за пределами наших когнитивных способностей. Неудивительно, что Лиза, как и кто угодно на подобной работе, едва справляется: перед глазами восемь экранов сложных данных, все эти данные нужно внимательно анализировать, все они потенциально важны. Ненормированный график тоже дает о себе знать. Денег у Лизы столько, сколько никогда не будет у большинства из нас, однако ей хронически не хватает времени. Работа отнимает у нее весь день и б'oльшую часть выходных. Про нормальный отпуск можно забыть.

Какой вывод можно из всего этого сделать? Лиза во многом воплощает #проблемыпервогомира. У нее большая зарплата, завидная квартира и работа, которая дает ей огромную власть. Но на этой работе она надрывается и тонет в бесконечных потоках информации. Два ее романа закончились, потому что на них не было времени. Никто не станет горевать о лизиных проблемах, да и не надо. Как там говорил Джеймс Крайтон Браун? «Наши мыслительные устройства перерабатывают больше материала». Именно здесь становится очевидной ценность кураторства. В эпоху информационного перенасыщения обладать правильной информацией – дорогого стоит.

В контексте всеобщего пресыщения кураторство – не просто модное словечко. Кураторство – это осмысление мира.

Однако как мы дошли до такой жизни?

На момент своей смерти в 1792 году Ричард Аркрайт – сын портного, не имевшего средств даже на то, чтобы отправить ребенка в школу, – был богатейшим в Британии не-аристократом. Его состояние – 500 тысяч фунтов – считалось бы огромным по любым меркам, но в эпоху низкой социальной мобильности было вообще неслыханным. Как же скромному уроженцу Престона удалось скопить такое богатство? Ответив на этот вопрос, мы поймем, откуда взялись проблемы переизбытка. Аркрайт ни много ни мало – отец промышленной революции, которая фундаментальным образом изменила ход истории и в которой следует искать корни нынешнего перенасыщения.

Текстиль – важнейшая составляющая доиндустриальной экономики. Одежда нужна всем, но ее производство – процесс очень трудоемкий. Рубашка до изобретения промышленных технологий стоила очень дорого – по нынешним деньгам не менее $ 3500 (или lb 2500), притом что сегодня в каком-нибудь дешевом магазине мы можем купить ее за несколько долларов {13} . Трудность для покупателя заключалась вот в чем: хотя английский хлопок отличался высоким качеством и был относительно дешев, трудозатраты на то, чтобы сделать из хлопковых волокон нитки, были запредельны. В результате одежда и другой текстильный товар были редки и дороги. Тогда это вообще было в порядке вещей: жизнь людей определял недостаток. Покупка одной рубашки требовала значительных расходов, и это накладывало соответствующий отпечаток на годовой бюджет семьи.

Аркрайт был среди тех, кто увидел здесь возможность. Ланкаширский ткач и плотник Джеймс Харгривс однажды опрокинул свою прялку и, увидев, как она продолжает вращаться на боку, сообразил, что если бы можно было веретено из вертикального положения переводить в горизонтальное и обратно, то работа спорилась бы быстрее, чем если бы то же самое делал человек. Благодаря этой идее к 1764 году была разработана механическая прялка «Дженни» – хрестоматийный пример, как благодаря механизации человек усовершенствовал ручной труд и совершил революцию в производительности. Поставив такие прялки в ряд, можно было увеличить общую выработку.

Аркрайт пошел другим путем. Прирожденный предприниматель, он вложил огромную сумму – 12 тысяч фунтов – в разработку технологий, запатентовав в 1769 году собственную прядильную машину, а в 1775-м – чесальную. «Уотерфрейм», прядильную машину Аркрайта, приводила в действие речная вода, а для кручения материала использовалась система валов, дававшая крепкую нить, обеспечить которую «Дженни» была не в состоянии. Аркрайт, однако, занимался не только технологиями. Чтобы реализовать их потенциал, ему понадобилась новая форма организации труда – фабрика. В 1771 году в Кромфорде (графство Дербишир) Аркрайт начал собирать все элементы воедино – новую запатентованную технологию, армию рабочих, фабрику, построенную специально под размещение оборудования, спроектированную и привязанную к местности так, чтобы обеспечить максимальную производительность, и распорядок рабочих часов, которые были обусловлены не естественным освещением, а функционированием машин (начиная с 1772 года они работали круглосуточно). Аркрайт даже построил жилье и обеспечил перевозку рабочих на фабрику, создав тем самым прообраз промышленного города. Прядильная машина была проста в эксплуатации и выдавала высококачественный товар. К 1785 году на фабрику дали паровую энергию: промышленный переворот приближался к своему апогею.

Можно съездить в Кромфорд – посмотреть на толстые кирпичные стены и ровные ряды прямоугольных окон. По сравнению с тем, как работали раньше, кромфордская фабрика – настоящий прорыв. Сегодня она выглядит старомодно, но тогда здесь ковались новаторские формы организации труда и новые технологии. Эти невзрачные здания изменили мир.

Влияние на текстильную промышленность оказалось колоссальным. За 27 лет – с 1760 по 1787 год – импорт хлопкасырца подскочил с 2,5 миллионов фунтов до 22 миллионов. К 1837 году, когда Британия уже стала всемирной мастерской, а Манчестер – «Хлопкополисом», объемы ввозимого хлопка взлетели до 366 миллионов фунтов. Объемы производства росли, а цены падали – с 38 шиллингов за фунт в 1786 году до 7 шиллингов за фунт в 1807-м.

Аркрайт стал одним из богатейших людей Британии благодаря тому, что изобрел новую технологию. На протяжении почти всей истории человечества хозяйство развивалось очень медленно; медленно менялись и технологии, темпы измерялись человеческими жизнями. Одну из движущих сил современного мира – производительность труда – преобразовали Аркрайт и ему подобные, в частности промышленник Мэттью Болтон и технолог Джеймс Уотт из Лунного общества Бирмингема.

Аркрайт свел воедино три вещи. Во-первых, он по-новому стал использовать энергию, поставив себе на службу силу речной воды, а затем и угля. Возможности человечества мгновенно возросли. Благодаря ископаемым видам топлива потенциал наших усилий вырос многократно. В одном барреле нефти содержится эквивалент 25 тысяч часов ручного труда. Начиная с 1870 года мы использовали 944 миллиарда баррелей нефти – чудовищный объем работы, и примерно тогда же люди начали систематически эксплуатировать энергетические ресурсы {14} . Далее, Аркрайт изменил природу труда. Хорошо это или плохо, но работа теперь стала регламентированной, жестко контролируемой, а основной ее движущей силой стал технологический процесс. Задачи перестали решать скопом: их стали разделять. Наконец, Аркрайт стал применять научные и инженерные принципы к массовому производству товаров. Автоматизация и новые технологии существенно увеличили производительные возможности его фирмы.