Шрифт:
Конфликт тела и культуры
Надо сказать, что современная цивилизация способствует тому, что о теле часто забывают. Возможно, первоначальный импульс пренебрежению телесностью был задан переходом от языческих религий к христианству, где телесность начала ассоциироваться с греховностью, а духовное воспитание во многом подразумевало обуздание первичных, базовых потребностей. Не случайно многие ритуалы и церемонии основаны на пищевом и сексуальном ограничении.
Природное в человеческой истории давно подменяется социальным, браки по любви – браками по расчету, а само тело – местом, временем, деньгами и другими атрибутами человеческого существования. И если раньше телесное здоровье и красота были основой выживания и конкуренции, в том числе и военной, то сейчас телесные способности могут заменяться интеллектуальными, техническими, статусными возможностями. Человеческое тело в разных частях и направлениях легко протезируется. Появилось так много видов деятельности и новых профессий, для которых телесность не имеет никакого значения, что возникает пренебрежение к этому феномену вообще. А изначально телесные потребности также начинают перемещаться на иные предметы, замещаться, становиться формальными или превращаться в символы: обладатели второй сигнальной системы, мы можем не есть, а читать журнал «Еда», не иметь интимной близости, а читать журнал «Плейбой» и чувствовать себя в ногу со временем. Однако едва ли в гармонии с собой.
Недооценка телесности ведет к расщеплению личности, разотождествлению с самим собой. В случае невозможности для ребенка открыть и «присвоить» собственное тело (деперсонализации) оно может продолжать восприниматься как объект отчужденный, находящийся за пределами психологического пространства, в результате чего могут развиваться личностные и межличностные патологии, проявляющиеся в нечувствительности к телесной информации, пониженной болевой чувствительности, малой гибкости, закрытости от мира, задержанном познавательном развитии. Интеллект детей, которые, будучи оставленными матерью в раннем детстве, не смогли овладеть языком собственной телесности, даже во взрослом возрасте характеризуется неумением вообразить целостный образ события, длительным сохранением наглядно-образного мышления. У таких детей нарушена функция планирования, в том числе и в социальном мышлении, потому что они не могут представить цель действия.
Развитие их личности также имеет свои особенности: у детей практически полностью отсутствуют собственные желания, они сильно нуждаются в похвале, одобрении. Зависимость от других отражается и в развитии речи: дети часто употребляют сослагательное наклонение, не используют формы первого лица, что тоже говорит о нарушенном чувстве авторства.
Клинические пищевые нарушения (анорексия, булимия, импульсивное переедание) давно перестали быть для психологов просто предметом исследования. Этим явлениям посвящены целые научные журналы, а психиатрами разрабатываются специальные методы лечения, потому что эти особенности поведения, которые на первый взгляд могут рассматриваться как личное дело каждого (или каждой, так как это в основном женские нарушения), небезопасны: треть случаев анорексии имеет смертельный исход. То есть решение перестать есть не пересматривается и не отменяется.
«– Ты все еще голодаешь? – спросил смотритель. – Когда же ты наконец закончишь свое голодание?
‹…›
– Я все время хотел, чтобы вы преклонялись перед тем, как я голодаю, – сказал артист.
– Мы и так преклоняемся перед этим, – любезно произнес смотритель.
– Но вам совсем не надо преклоняться, – сказал артист.
– Ну, значит, тогда мы не будем этого делать, – был ответ смотрителя. – Почему же нам нельзя преклоняться?
– Потому что я вынужден голодать, я не могу по-другому, – сказал артист.
– Гляди-ка на него, – сказал смотритель, – почему это ты не можешь по-другому?
– Потому что… – начал артист, чуть приподнял голову и заговорил вытянутыми, словно для поцелуя, губами прямо в ухо смотрителя, чтобы ничего из его слов не пропало, – потому что я не мог найти еды, которая была бы мне по вкусу».
(Ф. Кафка «Искусство голодания»)Видимо, так происходит потому, что нарушения пищевого поведения представляют собой комплексное явление, которое говорит не о локальном заболевании, а о системном нарушении взаимодействия человека с миром. Поэтому отказ от еды может символизировать протест против мира, а зависимость от пищи – быть знаком эмоциональной несвободы человека от каких-то важных явлений или событий. «Если слишком много есть для успокоения нервов, ожирение и проблемы со здоровьем вам обеспечены; если слишком много пить определенные виды жидкости, можно испортить печень или стать алкоголиком; если переусердствовать с дегустацией различных продуктов, можно заработать несварение желудка. Такие проблемы возникают оттого, что нам не удается в процессе утоления голода и жажды выделить основную, питательную, функцию среди второстепенных» (Моррис, 2001, с. 92).
Пищевое поведение – это очень чувствительное к разным сторонам семейной жизни явление. Решение отказаться от еды или, напротив, успокоить себя излишней пищей может приходить в минуту обиды или стресса, в момент сверхсильного напряжения или глубокой депрессии. Это характерно для тех людей, кто с детства был отвергаем и нелюбим родителями, а также для тех, кто предъявляет к самому себе слишком высокие, невыполнимые требования и страдает от собственного перфекционизма.
Что же касается секса в семейной жизни, то это также очень чуткий маркер супружеских и вообще семейных отношений. Сохраняется ли секс после свадьбы, устраивает ли обоих его качество и количество, – все это сказывается на стиле общения супругов, их желании и готовности проводить вместе время, строить жизненные планы, на их удовлетворенности жизнью вообще и переживании личного счастья. В отсутствие секса потребность его иметь не отменяется; начинается поиск замещающих объектов или превращение сексуальной энергии в агрессию, которая может направляться на кого угодно – самих себя, родителей, детей. И конечно, не стоит напоминать о том, что нарушенная половая жизнь, в частности, неспособность получать от нее радость (аноргазмия) может быть признаком многих психиатрических заболеваний.
В этологии (науке о поведении) отмечается некоторое стилевое подобие между пищевым и сексуальным поведением, которое проявляется в интересе к объекту, общей энергетике процессов, намерения посредством этих деятельностей получать и доставлять другим удовольствие. И то и другое – обмен энергией и информацией между человеком и миром.
Итак, пища и секс лежат в основе и служат отражением гармоничной семейной жизни, к ним нужно бережно и внимательно относиться. Как результат признания этой стороны жизни, возникло множество психотерапевтических направлений, задача которых состоит в установлении контакта и диалога человека с его собственным телом, которое, будучи забытым, начинает отдельную жизнь в виде непослушания, истощаемости, неожиданных болезней. Техники «второго рождения» или «танатотерапии» возвращают к мысли о бренности человеческого тела, о том, что оно не всегда было, не всегда будет и хотя бы потому – ценность. Возвращение образа собственного тела посредством специфических методик, в частности, маскотерапии Г. Назлояна, используется при реабилитации больных с деперсонализацией (Назлоян, 2001).
Символика телесности
Разрешение иметь тело, считаться с ним и признавать его потребности для некоторых наших современников открывается в процессе долгого и напряженного личностного роста. Между тем то, что естественно, почти всегда экономно, оптимально и прекрасно. Телесность как форма бытия часто способна облегчить людям взаимопонимание, это язык метапосланий от одного человека к другому.
Поскольку все члены семьи обладают телами, понятно, что взаимодействие между ними во многом определяется тем, что они едят и как вступают в физические и интимные контакты. Обычные физиологические функции, такие как дыхание, пищевое поведение, секс, в человеческом существовании теряют свою простоту, начинают быть не просто функциональной данностью, но наделяться метафорическим смыслом, нечто символизировать.