Адвокат Варвара Жигульская возвращается в Москву после нескольких лет мирной жизни во Франции. Все здесь против нее: воспоминания, обстоятельства, сны, старые поклонники и новые клиенты, погода и, кажется, даже родная бабушка, так и не простившая внучке разрыв с блистательным мужем. Но обратного хода нет – победить прошлое можно, только пересилив его, отняв у событий десятилетней давности власть над собой…
Глава 1. Королева в добровольном изгнании
Нет ничего, с чем не смог бы справиться человек, даже среди вещей, которые кажутся невозможными.
Как люди добровольно соглашаются всю жизнь прожить не там, где родились?
Этот вопрос я задаю себе каждое утро, едва успеваю открыть глаза и увидеть стену спальни, оклеенную обоями в мелкий цветочек. Наступает очередной длинный день, похожий на вчерашний и на завтрашний, и мне снова нечем себя занять. И вокруг чужая страна, чужие люди и чужой язык, на котором я даже приучила себя думать. Все чужое. Я закуриваю сигарету из пачки с надписью на французском, пью кофе у открытого окна в кухне, если тепло, и с улицы доносится чужая речь. Пахнет выпечкой из ближайшей булочной, и здешние багеты совершенно не напоминают по вкусу те, что я покупала там, дома. А я даже не могу сказать, вкуснее ли они, потому что все чужое стало вызывать у меня отвращение и тоску.
«Я больше не могу здесь жить».
Эту фразу я пишу на листке лежащего передо мной блокнота, в котором рисую печальные собачьи морды, напоминающие мне соседского бассет-хаунда, обреченно плетущегося вслед за хозяином на ежедневную утреннюю прогулку. Я сама как этот несчастный бассет, вынужденный быть там, где он не хочет.
Чуть больше трех лет назад я была успешным московским адвокатом, специалистом по строительному праву и недвижимости, владелицей известной адвокатской конторы, в которую предпочитали обращаться все крупные инвесторы, застройщики и те, кто мало-мальски связан с этой сферой. Я имела имя и репутацию, деньги и определенную власть, вокруг меня всегда были мужчины – видные мужчины с хорошим положением и банковскими счетами в твердой валюте. Мужчины, готовые положить к моим ногам все, что я захочу. Я ничего не хотела – могла все позволить себе и так, без вмешательства извне. У меня было все. И даже крепко приклеившееся в среде коллег и клиентов прозвище «Щука» не вызывало никаких отрицательных эмоций. Теперь у меня – открытое окно кухни, тихая улочка небольшого французского городка, печально бредущий за хозяином бассет-хаунд и одиночество. Какое-то безысходное, щемящее одиночество, доводящее меня порой до мыслей о суициде.
Почему я не еду домой, в Москву? Меня ведь здесь ничего не держит. Но проблема в другом… Здесь ничего не держит, а там никто и ничто не ждет. Мне почти сорок, а у меня ничего нет, кроме кучи денег на счетах. Кто там говорил, что деньги дают возможность быть счастливой? Ага, как бы не так…
Самое ужасное, с чем мне пришлось столкнуться здесь, это недостаток общения. Я, в общем-то, не слыла любительницей шумных компаний, однако, оказавшись лишенной возможности пойти в кафе с подругой или просто провести вечер с какими-то приятелями, почувствовала сперва дискомфорт, а затем и панические атаки, настигавшие меня с наступлением вечера или – не дай бог – праздников. Мое общение с соседями ограничивалось утренними приветствиями и дежурными вопросами о погоде или каких-то насущных проблемах нашей улицы, и этот суррогат невозможно считать чем-то полноценным. В Москве у меня была подруга Аннушка Вяземская, адвокатская контора и разнообразные поклонники с интересными предложениями, здесь же – только деньги, на которые, как известно, друзей не купишь. Вяземская приезжала ко мне лишь однажды, мы провели две недели на Лазурном Берегу, и это были самые счастливые дни с тех пор, как я уехала из России.
Кого я собиралась обмануть этим отъездом? Попытка избавиться от призраков моей прошлой жизни, пора признать, провалилась с треском. Я оказалась не готова расплачиваться за это тотальным одиночеством, мне мучительно каждодневное безделье и праздность, я иначе устроена и не могу так жить. Со стороны, наверное, мои рассуждения выглядят бредом – как можно, сидя в собственном доме на юге Франции, добровольно рваться в Москву, но тот, кто столкнулся с одиночеством в чужой стране, думаю, понял бы меня.
Причины жить во Франции у меня имелись довольно веские. Процесс по делу строительного магната Невельсона, убившего свою жену с особой жестокостью, был завершен два с половиной года назад, вина доказана, Невельсона признали вменяемым и отправили за решетку на пятнадцать лет. Не скрою, я приложила руку к тому, чтобы судили его в России, а не на родине, в Англии, а потому, прочитав о приговоре в Интернете, испытала злорадное удовлетворение. Этот мерзавец убил не только собственную жену, но об этом мне до сих пор больно вспоминать. Зато теперь – и в этом я была совершенно уверена – долгих пятнадцать лет мое имя будет вызывать у господина Невельсона мурашки, холодный пот и нервный тик, я позаботилась и о том, чтобы он узнал, кто помог ему так неудачно сесть. Мести с его стороны я не боялась – амнистии по его делу можно ждать годами, а больше никаких шансов выйти досрочно он не имел. Наверное, никакая опасность мне больше не угрожает, да я и сразу не верила в то, что со мной может что-то произойти – все самое ужасное в жизни уже случилось.
Поддавшись порыву, я схватила телефон и набрала номер Аннушки. Та долго не отвечала, и я с опаской перевела взгляд на часы – так и не научилась мириться с разницей во времени. Но нет, в Москве сейчас разгар рабочего дня, Аннушка должна быть в офисе.
– Алло! – раздалось наконец в трубке. – Ты чего, Жигульская, я ж работаю! Трезвонишь и трезвонишь, а я на совещании, и шеф новый как-то без восторга…
– Ань, прости, ради бога, я перезвоню позже.
– Нет уж! Я сбежала с совещания под вполне благовидным предлогом, сказала, что это моя больная матушка, поэтому теперь иду в кафе, а ты выкладывай, что случилось.
Определенно, даже с годами моя подруга не изменилась, иллюстрируя своим существованием расхожее мнение, что часто возраст приходит один, не прихватив с собой мудрость. Аннушка была самым легким человеком из всех, что попадались мне в жизни. Она совершенно не умела обижаться, легко относилась к колкостям в свой адрес, не принимала близко к сердцу неприятности и вообще жила как птичка колибри – без забот. Мне иногда очень не хватало ее умения не анализировать каждую мелочь и не взвешивать то, что произносится вслух.
– Анька, у меня к тебе дело, – начала я.
– Еще бы! Когда ты звонила просто так?
– Не преувеличивай. Последний год я только и делала, что звонила тебе совершенно безо всякого повода. Но сегодня у меня на самом деле просьба.
– Выкладывай. Латте с миндальным сиропом, ореховое безе и минералку, – проговорила Аннушка и тут же добавила: – Это, как ты понимаешь, официанту, а не тебе.
– Да уж догадалась. Ань, найди мне хорошего риелтора.
– Кого?
– Риелтора. Это такой специалист по недвижимости, знаешь? – не удержалась я, но Аннушка сарказма не уловила: