— Все можно устроить, — промурлыкал Нагон. — Предположим, исанские войска находятся где-то. Предположим, затем франки входят на территорию города я поселяются там. Военным действием это не будет, а как исанцы затеют драку? Не будет разрешения Рима, но официально Рим ничего и не узнает. К тому времени, когда эти события уже не смогут оставаться незамеченными, Граллон уже погибнет. Новый король Иса обнаружит, что имперские авторитеты вполне готовы простить любые нарушения их законодательства, в обмен на уплату, которую легко можно будет осуществить из римской казны. Затем он станет как-то приподнимать бремя, возложенное на вас, его народ, Граллоном. Он станет героем. Как и те, что погибли, готовя для него путь. Слава их не увянет.

Пока он говорил, Федерих начал трястись и задыхаться. Наконец, франк пролаял:

— Каким образом это случится?

— Об этом мы еще поговорим, — сказал Нагон. — Пойми, пожалуйста, мой господин, новому королю не придется стать жертвенным животным. Его целью станет там все поменять, мир за мир, пока в результате он не сумеет передать город в наследство Риму, как было, я слышал, с королевством Пергама. Римляне будут спокойно его направлять. Подумай, девять прелестных жен, и сам легендарный город! В результате Ис будет христианским, но тот король, о котором мы говорим, не может быть верующим, ему нужно руководить обрядами. О, франкский воин будет префектом. Он станет знаком, предзнаменующим будущее Галлии.

Федерих смотрел пристально и слушал внимательно.

Однажды вечером незадолго до летнего солнцестояния над океаном зажегся редкой красоты закат. На чистой синеве, медленно сгущавшейся до багрового, бесконечно сияли розовым и золотым, со всеми промежуточными оттенками, облака. Воды спокойно дышали, возвращая небесам эти изменчивые цвета.

Всякий раз, когда казалось, что великолепие вот-вот сольется с ночью, уже выводящей первые восточные звезды, огненная красота снова вырывалась на свободу. Во всем Исе восторженный народ карабкался на стены; их тихий удивленный шепот походил на шум моря.

Одним из них был Руфиний. Он мог наблюдать за закатом с Поляриса, но не так отчетливо. По пути он стукнул в дверь к Томмалтаху, занимавшему комнаты этажом ниже. Вместе они поспешили к верфи и поднялись по находившейся там лестнице. Будучи важными людьми, они могли пройти мимо охраны в башню Ворон, прочь от толпы, туда, где находились военные орудия. Так поступили лишь несколько суффетов и дам. Эти парочки и одиночки держались сильно в стороне, жаждущие только того чуда, что было перед ними. Двое товарищей на некотором расстоянии разглядели королев Бодилис и Тамбилис, но не отважились поздороваться.

Наконец, великолепие истлело совсем. Люди ощутили прохладу на улице и начали спускаться, пока светло. Над холмами суши дрожало вес больше и больше звезд. Западные холмы затуманились.

— Ах, это был знак свыше, и спасибо, что ты мне его послал, — сказал Томмалтах. — Пламя Маг Мелла — хотя может быть, то, что мы мельком увидали, может исходить от кого-то, кто выше богов.

Руфиний рассмеялся.

— Ты слишком серьезен для юноши, — ответил он. — Пойдем выпьем и придем в себя, будем снова самими собой.

Взгляд Томмалтаха вперился в сгущающиеся сумерки.

— Была ли здесь принцесса Дахут? Надеюсь, что да.

Когда они спускались с башни, из ее двери вышло несколько человек. Поверх одежды на них были ризы. Было еще не слишком темно, чтобы не различить черты Кинана, Верики, Маклавия, нескольких исанцев — и впереди короля Грациллония, отца митраистского братства.

Руфиний и Томмалтах дотронулись руками до лбов.

— Здравствуйте, господин.

Грациллоний отозвался.

Из черноты растрепанной бороды сверкнули зубы Руфиния.

— Жаль, что это был день службы, — заметил он. — Несомненно он таким и был, потому что верующий произнесет молитву с наступлением ночи, где бы он ни оказался. — Пока вы под землей молились Солнцу, оно предоставило нам самое необыкновенное зрелище.

— Это мы беседовали с Митрой, — напомнил ему Грациллоний. — И его свет сиял в наши души. — В нем еще чувствовался некий восторг. — Мой друг, если б вы только послушали меня…

Руфиний склонил голову. В его интонации звучала боль.

— Нет, не стану я разыгрывать фальшь… перед вами. Никогда мне не быть причастником вашей веры.

— Ты и раньше мне это говорил, но не говорил, почему.

— Никогда.

Томмалтах задрожал.

— Но, сэр! — вырвалось у него, — я постараюсь понять.

Грациллоний пристально разглядывал его, насколько позволял тусклый свет.

— Подумай хорошенько, — произнес он, — с верой не шутят.

— Я и не собираюсь. — Голос Томмалтаха утратил обычное самодовольство. — То, что я наблюдал, — о, это великолепней всего. С тех пор как я приехал в Ис и узнал: вас, город, мир за ним — было достаточно времени, чтобы понять, что я ничего не знаю, — боги Эриу далеко, и они кажутся такими маленькими.