Экран, размером с половину нормального окна показывает планеты, звезды и космические тела, мимо которых скользит по «кротовым норам» транспортник. Вначале даже завораживает. Но потом устаешь от бесконечного мельтешения перед глазами живых, голубых шариков, и мертвых, разноцветных. Их разнообразие надоедает и остается лишь одно желание – размять затекшие ноги. Но вот как раз это в экономклассе сделать невозможно. Два шага вправо, шаг вперед – и все – стена.

Бродить по однотипным коридорам, покрытым цветным сверхпрочным пластиком скучно. И ты ложишься на узкую кровать, уже почти не чувствуя – насколько жесткий под спиной матрас – и отключаешься. Засыпаешь, чтобы проснуться и выйти в тепло, в лето, навстречу свободе от рабочей кабалы и удивительным приключениям.

Велтис посадил длинную белую машину персон на двадцать прямо под номером рейса. Цифры крутились в воздухе, позволяя пассажирам видеть себя из любого угла громадного зала телепорта. Зря! Наш рейс индивидуальный, о чем сообщалось чуть ниже, такой же виртуальной надписью.

– Мама! Мама! А что такое индивидуальный рейс? – спросила вихрастая белокурая девчушка в розовом сарафане и дернула за руку деловитую блондинку с пышной фигурой и ярким макияжем. Та окатила меня и Велтиса почти ненавидящим взглядом и подтянула допотопный чемодан так, что колесики неприятно скрипнули об металл пола.

– Пошли отсюда! Это для богатеньких! – нарочито громко выпалила блондинка. Смешно поправила узкое белое платье, которое упорно собиралось складками на животе, и гордо зашагала дальше.

Девчушка посмотрела на меня своими небесно-голубыми глазами, улыбнулась и побежала следом за мамой.

В груди кольнуло. Ярик… Он смотрел точно также – снизу вверх, забавно задрав голову, изучал серыми глазищами, с пушистыми, светлыми ресничками. Долго смотрел, внимательно, а потом задавал свой очередной «почемучкин вопрос».

Я потеряла его. Просто однажды, совершенно буднично зазвонил черный сенсорный мобильник с длинной царапиной возле кнопки пуска. И правнучка неживым голосом сообщила:

– Прадедушка… Ярик… умер сегодня ночью.

Помню, как метнулась зачем-то в гостиную. Как распахнула пластиковый солдатик и вытащила оттуда медицинскую карточку. Старую, пухлую, бумажную. Не то, что сейчас – носитель медицинской информации размером с мизинец.

Упала в свое рабочее кресло и читала… листала… читала…

С глянцевой обложки улыбалась беззаботная малышка. В подгузнике с рыжей русалочкой, пухлощекая и босая. На второй странице, такой же плотной, но уже матовой шли записи корявым, забористым почерком. Вес, рост, месяцы жизни. Прививка… прививка… осмотр.

Вот тут маленькое жирное пятнышко – Ярик схватил компромат на себя сразу после того как умял плитку белого шоколада. А тут подран уголок. Трехгодовалый Ярик достал карточку из шкафа, наверное, прочесть хотел – какой он здоровый и сильный.

Ярик… Мелинда… Глаза обожгло, щеки защекотало, с подбородка закапала влага.

Чья-то теплая рука легла на плечо. Настойчивая, твердая. Встряхнула, развернула меня как безвольную куклу.

– Елисса? Ты в порядке? Что случилось? Тебя кто-то обидел? – пробился сквозь пелену слез и безысходной тоски немного хриплый, низкий мужской голос. Я подняла глаза и встретилась с синим взглядом Рейгарда.

Мельранец наклонился к моему лицу и смотрел взволнованно, тепло.

Губы вытянулись в жесткую линию, скулы резко очертились.

– Яа-а-а… В порядке, – я крутанулась на пятках, пряча глаза, пытаясь суматошно вытереть слезы. Даже спиной ощущала, как приблизился мельранец. Он не касался, нет, замер меньше чем в шаге. Тяжело задышал, осторожно положил руку на плечо, и горячий шепот пощекотал ухо:

– Лиса. Все будет хорошо. Я обещаю.

И почему-то я не отодвинулась, замерла, ловя его теплое, неровное дыхание и шепот:

– Я позабочусь о ней. И… о тебе тоже.

Ни с того, ни с сего замедлилось время, а, быть может, остановилось совсем. Часто-часто заколотилось сердце. А шепот Рейгарда заглушил эхо сотен шагов по металлическому полу и нескончаемый гомон отпускников, мечущихся по телепорту в поисках нужного рейса.

– Успокойся. Лиса. Все будет хорошо…

Глупые мурашки пробежали от затылка к копчику.

Рейгард вдруг прижался ко мне – знойный и каменный. Вздрагивающие пальцы соскользнули с плеч, устремились к ладоням. Медленно, осторожно опустились на талию. И снова тело мельранца отреагировало на нашу близость слишком быстро, слишком по-мужски.

Я отпрянула, и наконец-то смогла связно мыслить. Рейгард застыл, прямо под цифрами рейса. Большой, напряженный и… почему-то растерянный. Губы его вздрагивали, а глаза смотрели не мигая, неотрывно следили за каждым моим жестом.