Ночью земля, особенно в углублениях, в низинках, покрывалась хрустящей корочкой льда, а трава становилась звенящей и хрупкой. Но затем пригревало солнце, и лёд таял.

И вдруг выпал снег

Это был первый снег в жизни Рума, и он не мог надивиться ему. На какой-то миг ему показалось, что это жирные белые мухи кружатся, кружатся в воздухе и облепляют со всех сторон землю. Но если бы это были мухи, они бы жужжали и кусались.

И Рум догадался, что это совсем другое...

Снег падал большими хлопьями, густо и скоро покрыл всё вокруг: на чёрных голых ветках деревьев, на зелёных еловых лапах лежали ещё одни, белые, ветки и лапы; травы, земли больше не было, а только пухлое покрывало, под которым угадывались все эти неровности местности — кочки, холмики, ямки, овражки. Лишь кое-где смежную пелену прорывали непокорные прутики и травинки — они всё же были, существовали там, внизу.

Рум стоял, припорошённый снегом, хотя тот давно уже перестал падать, и день был в полном разгаре: он словно боялся пошевельнуться.

Издалека протяжно зазвала труба. Мимо Рума несколько взрослых зубров прошли на обед, оставляя за собой чёрные дырки следов. Тогда наконец и он сдвинулся с места...

А тот первый снег, конечно, растаял. И ещё не один раз принимался идти снег и потом снова таять, пока не пришла настоящая, с морозом, с метелями, с белым негреющим солнцем, зима. Но никакие морозы не были страшны Руму. А снег оказался приятным, мягким, и его можно было лизать.

Ещё Рум узнал вкус сена — повялой зимней травы, душистой и пряной, за которой не требовалось нагибаться к земле, чтобы рвать её, а надо было выхватывать прямо из стога клоками и только жевать.

Огромных размеров стог привезли в питомник по снегу на деревянных полозьях-лежнях, в которые была впряжена сивая лошадёнка. Лошадёнку понукал человек, державший в руках концы двух верёвок и прут. Для чего верёвки — неясно, а вот что означал длинный прут — Рум, кажется, догадывался. Сивую лошадёнку он тоже видел здесь уже не впервые: летом её запрягали в скрипучее сооружение на колёсах — телегу и заставляли возить сюда колья и всё, что требовалось. Но Рум никогда не наблюдал лошадёнку так близко. Теперь он заметил, как часто и глубоко дышат её бока. От лошадёнки разило конюшней и потом. Она виновато моргала, но временами, когда человек отворачивался, исподтишка следила за ним прищуренным хитрым глазом. Едва её выпрягли из лежней и Зубровод принялся сматывать верёвку, которой увязан был стог, лошадёнка, воспользовавшись свободой, поспешно погрузила морду в сено. Но человек стегнул

лошадёнку прутом и зашагал за ней следом. Тогда Рум приблизился к стогу и тоже погрузил в него морду. Его никто не прогнал и, значит, ему это было позволено. А сено действительно оказалось вкусным...

Зимой Рум меньше двигался, подолгу лежал вместе с другими животными на полянах, и, когда шёл снег, их заносило, словно это были не зубры, а просто сугробы снега. Они могли так лежать очень долго и, наверно, о чём-то думали. Их звали обедать, и сугробы прямо на глазах вырастали, раскачивались, с них осыпался снег. Казалось, это сама поляна корчится от безмолвного землетрясения.

Зимой было тоже совсем неплохо. Правда, не было све жих побегов и листьев, по которым Рум всё же скучал, зато не было и оводов, слепней, комаров, без которых куда спокойнее. В общем, жить было можно. А зима в тот год выдалась снежная, вьюжная, долгая. И Рум уже начал верить, что так будет всегда.

Но вот наступил месяц март, солнце стало подольше задерживаться на небе. В апреле тоненько зазвенела вода подо льдинками, потемнела кора на деревьях. Однажды ветер донёс откуда-то запах свежей смолы и сосновых опилок. В тот день Рум почувствовал, что зиме приходит конец.

5

Людей, постоянно проживавших в питомнике, было наперечёт, и Рум, как все остальные животные, знал каждого из них и что от кого следует ожидать. Кроме Зубровода, который почти безотлучно находился при зубрах, были ещё Ветеринар и Учёный.

Ветеринара Рум видел всего несколько раз.

Однажды, когда молодая зубрица Муравка слишком долго не могла отелиться, Рум увидел, как в дальний, отгороженный от прочих загон, где она последние дни находилась, прошёл человек. Незнакомец — а это и был Ветеринар — распространял вокруг себя резкий, неприятно щекочущий запах, от которого чуткие ноздри животных вздрагивали и трепетали. Он был с засученными рукавами, с торчавшими из них голыми большими руками. За ним следом едва поспевал Зуб-ровод. Что делали там, в отдельном загоне, эти люди, Рум, конечно, не знал. Но он отчётливо слышал доносившиеся из-за дощатого сарая озабоченные голоса, и кто-то из них, очевидно Ветеринар, — потому что голос Зубровода Руму был хорошо известен, — кто то время от времени уговаривал Муравку:

— Ну, потерпи, потерпи немного, красавица... Вот так, ну ещё... Молодчина...

И Рум, испытывавший в эти минуты, как и все остальные зубры, какое-то странно тревожное чувство, успокаивался от этого решительного и вместе с тем мягкого голоса, от его уверенно-ровного тона. Вот уже он улёгся на место, и вздыбленная шерсть на его загривке тоже постепенно укладывалась.

Потом он расслышал лёгкое похлопыванье ладонью по чему-то нежному, влажному — скорее всего, это было совсем новое, только что родившееся существо...

Рум понял, что Ветеринар тоже не враг ему, хотя подлинное назначение этого человека долгое время оставалось для Рума загадочным: для чего он здесь, при животных?

Следующее посещение Ветеринара имело непосредственное отношение к Руму. Дело в том, что в безветренно-жаркие дни июля ему, чья шкура ещё не была такой толстой, неуязвимой, как у взрослых бизонов и зубров, чересчур досаждали оводы и слепни. И он даже потерял аппетит. В один из таких дней, без особой охоты направляясь из леса к месту кормёжки (другие зубры уже отобедали), вяло отмахиваясь хвостом от вконец обнаглевших насекомых, Рум издали заприметил, что кто-то склонился над его кормушкой. Рум ускорил шаги, он отнёсся к этому весьма ревниво и насторожённо: его кормушки кто-то касался! Если он и не чувствовал голода, то уж во всяком случае ни с кем не желал делиться своей едой. Он даже не успел разглядеть, что кормушка ещё не была подсунута под изгородь, она находилась с другой её стороны. И что склонился над нею человек, которому он, Рум, обязан повиноваться. Знать он ничего не желал! Глаза его наполнились кровью, и когда Ветеринар, всыпав в кормушку горсть порошка и размешав это пойло, выпрямился, то увидел перед собой едва сдерживавшего бешенство зверя. Но человек сумел не подать виду, что испугался, только гыкнул, шумнул чуть громче обычного и бросил через изгородь палку, оказавшуюся под рукой. Удар метко брошенной палкой, пришедшийся Ру-му по шее, был для него не больнее, чем щелчок для любого из нас. Но он вдруг почувствовал необъяснимую власть над собой этого странного существа, человека, который никуда не убегал, не боялся, а упорно не сводил с него взгляда. И он был вынужден первым отвести взгляд, признать себя побеждённым.