Он был наивен, очень наивен. И еще не постиг главного: нельзя в этом мире жить и делать добро, не нажив по пути сотню-другую лютых врагов. Но ему было только лишь девятнадцать...

– Сейчас будет очень больно, - заранее предупредил мой "народный целитель", - я буду высвобождать нерв, ущемленный между двумя позвонками.

И действительно: боль вспыхнула в голове огненным шаром, и тут же лопнула, как радужный мыльный пузырь.

– Вот и все!
– констатировал он не без гордости, - эта операция называется "разрез", и я до сих пор не слышал, чтобы кто-либо после нее произносил вслух слово "радикулит".

– Спасибо тебе, парень! Как ты все это делаешь?
– психологически контратаковал я.

Он заметно смутился, пробормотал под нос что-то нечленораздельное, типа "на вахту пора" и вышел вон, позабыв про ведро, тряпку и пылесос.

– Вот, вкратце, и все, - Виктор Игнатьевич ввинтил в пепельницу окурок, дотлевший до самого фильтра, и глянул в глаза собеседника, - впечатляет?

– Не то слово! Вот бы задействовать этого... экстрасенса еще на один сеанс!

– А что, товарищ командующий?
– это мысль! В случае успеха протекцию гарантирую. Только бы исполнители не возомнили себя стратегами! Как говорил товарищ Андропов, "дурак это еще не беда; беда - коль дурак с инициативой".

В чем, в чем, а вот, в отсутствии инициативы тебе не откажешь! - мысленно отпарировал адмирал.

"Рыцарь плаща и кинжала", целым рядом направленных телодвижений, показал, что собирается уходить.

– Если вопросов нет, будем прощаться, - вслух подтвердил он свои намерения.
– С головой окунаюсь в рутину, которую на языке рапортов принято называть "дополнительным обеспечением запасных вариантов". Вам также рекомендую все прочие дела оставить на потом. А на досуге, если на таковой останется время, вот, ознакомьтесь.

На стол легла тонкая стопка соединенных скрепкой листов, которую с самого начала беседы старый разведчик так и не выпустил из рук. Как ружье, что в конце первого акта не может не выстрелить.

– Эти бумаги изъяты при тщательном обыске одной из московских квартир, - пояснил он уже на ходу, предвосхищая запоздалые вопросы командующего.
– Там наш объект чаще всего останавливался, приезжая в столицу. Это, разумеется, копии. И, к сожалению, только то, что удалось восстановить нашим специалистам. Судя по содержанию, на момент написания, он сам еще до конца не постиг всех возможностей своего феномена. Но сколь далеко шагнул к настоящему времени? Об этом можно только догадываться.

Дурдом какой-то, - думал адмирал, провожая посетителя до двери.
– Перестройка, гласность... теперь вот, экстрасенсы, ведьмаки, колдуны... Пропадает страна!

Он проводил незваного гостя до порога приемной, сдал, как положено, с рук на руки сопровождавшим того серым личностям, облегченно козырнул на прощание. Попутно успел удивиться предрасположенности человека к мимикрии. Можно, оказывается, быть совершенно невидимым, если, даже, со всех сторон, ты окружен флотскими офицерами в парадной форме, выдержанной в черных и желтых тонах.

– Под паласом они сидели, что ли?
– вслух удивился командующий, когда гости вышли на улицу.

Вернувшись в свой кабинет, он долго сидел за рабочим столом, обхватив руками седую голову.

– Черт бы побрал этих гэбэшников!
– выпалил он в сердцах, - Беседовали не более часа, а устал так, будто вагон кирпичей разгрузил! И, главное, не поймешь, то ли Ваньку валяет, то ли, в самом деле, что-то серьезное...

Перевалив все, что связано с этим делом, на широкие плечи начальника особого отдела, командующий, наконец, остался один. Рука сама потянулась к рукописи, оставленной гостем на краешке рабочего стола. Через мгновение он уже скользил внимательным взглядом по волнам легкого, убегающего почерка.

Когда я появился на свет, дед посадил у реки в конце огорода веточку ивы. Посадил сразу после полуночи, при красном свете железнодорожного фонаря, "позыченного" для такого случая у знакомого путевого обходчика. Он знал, когда я приду в этот мир и ждал, боясь не дождаться. Целых двенадцать лет таскать в голове осколки снаряда, чуть не похоронившего его под Сталинградом - это действительно много. Даже для него, для Хранителя.

А на Земле свирепствовал месяц белояр, розоватой пеной клубился абрикосовый цвет, шел 746З-й год от Сотворения Мира. Почти сразу же пошел дождь, то, чуть утихая, то, вновь переходя в ливень. Молнии вспыхивали так часто, что напоминали рвущееся из-за туч солнце. В их свете воздушные пузырьки солдатскими касками плавали в необъятных лужах, а речка грозилась выйти из берегов.

Когда под порывами ветра упала старая яблоня, дед надел дождевик и выкопал из-под оголившихся корней бочонок дубовой клепки. Унес в дом. Изрядно хлебнув зеленой, дурманящей жидкости, выскочил на крыльцо и кричал, грозя кулаками сумасшедшему небу: