Там-то, в арке, я и понял наконец, что произошло. Мало того — я понял механизм явления. Не перенос тела из одной точки в другую, но что-то вроде рокировки! Пространство, которое только что занимал Левушка, и пространство, которое он занял теперь, попросту ПОМЕНЯЛИСЬ МЕСТАМИ!.. Но если так, то значит, Левушка угодил в какое-то здание, заживо замуровав себя в одной из его стен!

Я вообразил эту глухую оштукатуренную стену с торчащей из нее вялой рукой и почувствовал дурноту.

И тут с улицы в арку вошел, пошатываясь, Левушка — целый и невредимый, только очень бледный.

— Промахнулся немножко, — хрипло сообщил он, увидев меня. — Занесло черт знает куда! Представляешь: все черно, вздохнуть — не могу, моргнуть не могу, пальцами только могу пошевелить… Хорошо, я сразу сообразил оттуда… как это? Телепорхнутъ?

Я в бешенстве схватил его за руку и подтащил к выходу, ведущему во двор.

— Смотри! — сказал я. — Видишь?

Возле статуи уже собралось человека четыре. Они не шумели, не жестикулировали — они были слишком для этого озадачены. Просто стояли и смотрели. Подошел пятый, что-то, видно, спросил. Ему ответили, и он, замолчав, тоже стал смотреть.

— Это кто? — опасливо спросил Левушка.

— Это ты! — жестко ответил я.

Он выпучил глаза, и я принялся объяснять ему, в чем дело. Понимаете? Не он — мне, а я — ему!

— Статуя? — слабым голосом переспросил Левушка. — Моя?

Он сделал шаг вперед.

— Куда? — рявкнул я. — Опознают!

…Левушка шел через двор к песочнице. Я бросился за ним. А что мне еще оставалось делать? Остановить его я не смог. Мы шли навстречу небывалому скандалу. Стоило кому-нибудь на секунду перенести взгляд с монумента на Левушку — и никаких дополнительных разъяснений не потребовалось бы.

— …значит, жил он когда-то в этом дворе, — несколько раздраженно толковала событие женщина с голубыми волосами. — А теперь ему — памятник и доску мемориальную, чего ж тут непонятного?

— А я о чем говорю! — поддержал губастый сантехник Витька из первой квартиры. — Движение зря перекрывать не будут. Там его и поставят, на перекрестке, а сюда — временно, пока пьедестал не сдадут…

— Трудился, трудился человек… — не слушая их, сокрушенно качала головой домохозяйка с двумя авоськами до земли. — Ну разве это дело привезли, свалили посреди двора… Вот, пожалуйста, уже кто-то успел! — И она указала скорбными глазами на процарапанное гвоздем неприличное слово, выхваченное из какой-то неведомой стены вместе со статуей.

Нашего с Левушкой появления не заметили.

— Из кирпича… — Девушка в стиле «кантри» брезгливо дернула плечиком. — Некрасиво…

— Оцинкуют, — успокоил Витька.

— И рук почему-то нет…

— Приделают! У них технология такая. Руки изготавливают отдельно, чтобы при транспортировке не отбить.

— Эх! — громко вырвалось вдруг у Левушки. — Не мог позу принять поприличнее!

Чуть не плача, он стискивал кулаки, и лицо его было одного цвета со статуей. Все повернулись к нам и я закрыл глаза. Вот он, скандал!..

— Так ведь скульпторы сейчас какие? — услышал я, к своему удивлению, чей-то ленивый голос. — Это раньше скульпторы были…

Они его не узнали, понимаете?! Перед ними маячили две совершенно одинаковые физиономии, но все словно ослепли.

— Брови задрал, как идиот! — во всеуслышание продолжал горевать Левушка.

Женщина с голубыми волосами смерила его негодующим взглядом.

— А памятники, между прочим, — отчеканила она, — людям не за красоту ставят! Поставили — значит заслужил!

Левушка, пораженный последними словами, медленно повернулся к ней, и глаза у него в тот момент, клянусь, были безумны…

А на следующий день он не вышел на работу.

Все у меня валилось из рук, стоило мне взглянуть на его стол.

Вчера я его еле увел от песочницы, иначе бы он с пеной у рта принялся доказывать жильцам, что это его статуя. Ночью я то и дело просыпался и каждый раз думал: «Приснилось… Слава тебе, господи…» Облегченно вздыхал и вдруг понимал, что не приснилось.

Я вставал, выходил в кухню и пил воду. За окном шевелились черные акации и я надолго припадал к стеклу, скорее угадывая, чем различая, возле песочницы, в сером просвете между двумя кронами, зловещий горбатый силуэт с обрубками вместо рук…

А точно ли он пошел вчера домой? Перед обедом я не выдержал — позвонил на работу Татьяне и, конечно, нарвался на отповедь. Ее, знаете ли, как-то не волнует, где в данный момент находится этот неврастеник. И вообще, если он хочет извиниться, то пусть делает это сам, а не через адвокатов.