– Я импотент,– в отчаянии обороняюсь я.

– Ничего, излечим! – решает Танька, сбрасывает куртку и выставляет на стол бутылку коньяка.

Не дожидаясь моего участия, она приносит стакан.

– Выпей, художник! И сразу все поднимется.

Она сует мне стакан с алкоголем. Наверное, от нее исходит какой-то магнетизм, но я не отказываюсь.

Позирует она недолго – то ей приходит в голову посмотреть, как у меня получается, то отправляется в туалет, то в ванную и продолжает лазать по квартире, хотя я ей никогда этого не позволял, но полученный гонорар коньяком и опьянение вносят свои коррективы. Я уже не обращаю на нее внимания и дорисовываю картинку по памяти. Закончив поднимаю голову. Она стоит передо мной в пестром желто-коричневом халатике из тонкой льняной ткани, надетом прямо на обнаженное тело. Ткань облегает ее фигуру так, словно халатик скроен по ней. Не сразу понимаю, что происходит, но видение это парализует меня. Напуганный до смерти я спрашиваю, где она его нашла, хотя уже догадываюсь где. На том самом кладбище за фанерной дверью, которое я сам обхожу седьмой верстой. Иногда у меня возникает желание плеснуть за дверь бензина и чиркнуть спичкой …

– Как ты открыла замок!? – трясет меня.

– Он был открыт. Я только потянула…

Уже не пытаюсь выяснить, какого черта она себе позволяет. Сидром вседозволенности возникает у натурщиц, которые взгляды художника принимают за взгляды мужчины.

Я шагаю к ней, уронив свой недописанный шедевр. Она смотрит на меня испуганными глазами и поворачивается, чтобы бежать. Я успеваю схватить ее, она замирает, уже никуда не рвется и как будто даже подается ко мне. Я уже ничего не понимаю, у меня съезжает крыша, я, валю ее на постель навзничь и одним движением заворачиваю подол…

Провожая ее, я плету, что решил бросить это занятие, что у меня уже плохо со здоровьем … Лучше займусь чем-нибудь другим.

В принципе я недалек от истины, но, похоже, она не верит моим бредням, потому что неожиданно предлагает мне любую другую позу, какую бы я хотел,… Выставляя ее на площадку, я понимаю, что другой такой дуры мне будет не найти,

Вернувшись в комнату, нахожу взглядом желтовато-бежевую тряпку – халат висит на спинке стула. Я долго стою, уставившись на этот неожиданный сюрприз. Коррида! Потом вдруг вспоминаю, что я неоднократно выбрасывал ее в окно, выносил в мусоропровод и как будто бы даже сжигал в эмалированном ведре. Я закоптил тогда всю квартиру и запах гари долго не выветривался. Как мне кажется,… Может быть, по пьяне, спалил что-то другое. Я разворачиваю халат осторожно, как будто из свертка может выпасть змея. …Я уже понимаю, что это халат какой-то женщины, которую я не хочу знать, не хочу вспоминать и, вообще, ничего не хочу. Черт побрал бы эту глупую натурщицу! Я швыряю халат на стул, приношу из кухни пакет, тщательно складываю неистребимую тряпку и снова торможу. Как с ней поступить? Снова сжечь, вынести в мусорный контейнер и, чтобы она опять обнаружилась в моей же квартире?! Жаль, что меня не оставили в психушке пожизненно.

Я кружу по комнате, пытаюсь сосредоточиться, заканчивается это тем, что останавливаюсь у той самой кладовой, где Танька нашла этот халат, той кладовой которую я обхожу седьмой верстой, стараюсь даже не касаться дверцы этого склепа, не то чтобы перешагнуть порог…

Долго не могу найти выключатель, пока не вспоминаю, что он на другой стороне от дверного проема. Затлевшая под потолком лампочка осветила серые, лишь оштукатуренные и уже потрескавшиеся стены. На одной из них, на крючках, гора ненужной одежды. В углу картонные коробки со всяким хламом прикрытые тряпкой. На полу такая же тряпка накинута на что-то продолговатое, приткнутое к стене. Хотя определить рисунок ткани трудно – все покрыто слоем серой пыли. Склеп. Руки мои перестают слушаться, но я тянусь к этой гробнице, стаскиваю накидку и долго осматриваю стопу полотен разных размеров в рамках и без рамок… Я опускаюсь на корточки и медленно перебираю плоды, скорее всего своих давних потуг. Некоторые из них я узнаю хоть и с трудом, другие словно не мной намалеваны, но даже те, которые я узнаю, кажутся выцветшими, и производят какое-то тягостное впечатление. Мне трудно поверить, что все это написано мною и в то же время не хватает сил оставить труху в покое. Черт меня дернул сунуться в кладовую, в этот склеп от которого я интуитивно шарахался и, не зря. Эксгумация продолжается всю ночь и лишь на рассвете, офонарев окончательно, я выползаю в комнату, запираю дверь на амбарный замок и задаюсь вопросом, к чему бы все это. Говорят, что, перед тем как предстать перед высшим судом, человека одолевают картинки прожитого. Те картинки, что я рассматривал, еще никак не связаны с этим прошлым и у меня нет абсолютно никакого желания ворошить его, но меня никто и не спрашивает, Увиденные эпизоды, лица, даже пейзажи напирают и вот-вот сорвут плотину, которой я из последних сил отгораживаюсь, но она уже трещит по всем швам…

Незапамятные времена. Аэропорт «Ржевка». Начинает накрапывать дождь, и я встаю под ветви большого старого дерева, одиноко торчащего на зеленом пятачке. Биолог из меня никудышный, но, думаю, что это сосна, и дереву не менее двухсот.

Узловатый ствол не производит впечатления живого, правда, темно-зеленая, крона, разметавшаяся над обочиной дороги единственное живое украшение поселения. Уже сквозь дымку отчетливо просматриваются полчища высотных зданий. Город наступает. Урбанизация. Слово, которое в моем сознании почему-то ассоциируется с крематорием.

Наверное, я здесь не затем, чтобы горевать о проблемах первозданности. Размышления эти скорее уловка. На посадочную полосу только что приземлился небольшой самолетик. Бормотаний авиадиспетчера отсюда не разобрать, но думаю, что это тот самый, прибытия которого я жду. А скорее я здесь, в надежде, что рейс отменен, или что самолет давно прибыл, или еще что. Вглядываюсь в немногочисленную группу пассажиров высыпавших на поле и ищу знакомое лицо. Та самая девчонка, которой судьбой приписано погубить меня. Узнаю ее по голубому плащу.

Любые отношения, которые могут усложнить мою жизнь, я всегда обхожу седьмой верстой, а при малейшей опасности упираюсь, как кот, которого пытаются стащить с дерева. Но, похоже на этот раз я дал маху. Вместо того чтобы вцепиться всеми когтями я вдруг расслабился и даже понесся на аэродром и только сейчас до меня стало по-настоящему доходить чем предстоящие радости для меня обернутся. Эта особа со смазливой мордашкой, которая уже заметила меня, в лучшем случае сорвет мне экзаменационную сессию, но мне предстоит другой, более жесткий экзамен. Экзамен на прочность. Зачем мне эти искушения?! Каждый считает себя исключением, но никто не возвращается на дерево своей независимости благополучно. Свадебные кортежи я воспринимаю как похоронные дроги. Не знаю, откуда это у меня взялось, может быть, природа в своем проекте допустила ошибку. А может быть это приобретенное.

Пытаюсь придать лицу нейтральное выражение, но боюсь, что диагноз заболевания виден издалека.

Выглядывает солнце. Наташка уже близко, а мне все никак не справиться со своей гримасой. Да и что там физиономия, уже из того, что я сюда приперся можно сделать соответствующий вывод.… У нее новая прическа. Косит под взрослую. Впрочем, она, наверное, уже получила аттестат. Она с ходу прижимается ко мне всем телом и целует в ухо, отчего я минуты две ничего не слышу. Какой-то рыжий мужик ставит рядом с нами чемодан и весь сияет, словно ему удалось переспать с ней.