– Почему ты помогаешь мне? – спросил он, внимательно разглядывая лицо шутовки.

Глаза у него были с янтарными искрами, и от этого взгляд немного пугал. Пан поежилась, а потом фыркнула, взбадривая себя:

– Помогаю? Я тебя арестовала, дуух, препровожу в столицу и сдам Архимагистру.

– Вряд ли, - улыбнулся оборотень, откидываясь обратно на подушки.

Вид у него был самодовольный и хитрый, словно лис уже что-то задумал. Раздраженная Пан швырнула флягу на комод и вновь села на подоконник. Она устала за прошедшую ночь, очень хотелось спать, но кровать была занята, а ложиться на пол или сворачиваться калачиком на окне, да и просто – спать в одной комнате с врагом, пусть и раненым, было немыслимо.

Уже давно прокричали петухи, деревня постепенно просыпалась. Тихий шелест дождя был заглушен гомоном вышедших на ранние утренние работы людей. В столице столь ранним утром никогда не было так шумно, если не считать веселых студенческих ватаг, возвращающихся из кабаков после обязательной в сессию Большой Попойки. Но и тогда это были звуки заплетающихся шагов, пьяных голосов и глупого смеха, а здесь все звуки мешались в один сплошной клубок, и голоса людей уже не отделялись от мычания коров, петушиного пения, скрипа колодезного ворота и стука молочных бидонов. Пан невольно улыбнулась.

Проснулась, однако, не только деревня, но и постоялый двор, на котором она, Герн и Рискл были единственными постояльцами. По коридору прошлепал, тяжело давя на пятку, огненный маг, и Пан невольно содрогнулась. Если отец сейчас вздумает свернуть к ее комнате, то застанет в постели своей любимой и, предположительно, чистой, наивной и невинной (как и положено) дочери голого парня, пусть и весьма потрепанного. Пан уставилась на оборотня, давно уже забравшегося под одеяло и вполне удобно устроившегося. Прищурив левый глаз, он ответил ей наглым взглядом и едва заметно ухмыльнулся. Что-то подняло ему настроение, и Пан совсем не хотелось думать об этой загадочной причине.

– Ты должен принять облик животного, - жестко сказала шутовка. – Иначе тебе свернут шею; я, или мой отец.

Оборотень, болезненно поморщившись, пожал плечами.

– Не могу, сожалею. У меня почти нет сил, чтобы сохранять какую-либо устойчивую форму. Я вообще не уверен, что не растекусь тут кровавой лужицей, - внезапно взгляд его стал очень цепким. – Ты подобрала красный медальон?

Железка, все еще лежащая в кармане, почти обожгла Пан бедро.

– Какое это имеет отношение?...

– Он сломан? – услышав возвращающиеся шаги, оборотень понизил голос. – Он сломан, или нет?

Пан переждала несколько секунд, пока стихнут шаги отца, потом сунула руку в карман и вытащила медальон. У нее на ладони он казался крупной фальшивой монетой, гнутой менялой. Приподнявшись на локте, оборотень потянулся к медальону, но Пан быстро сжала ладонь в кулак. Скрипнула медь, оборотень до крови закусил губу. Быстро разжав пальцы, Пан пригляделась к медальону.

Скорее всего, она ошибалась, считая его медным. Нет, металл, хоть и обладал красноватым цветом и блеском меди, был на деле чем-то незнакомым. Разломанная пополам морда лиса щерилась на Пан, показывая острые клыки. Шутовка бросила опасливый взгляд на лежащего на постели духа.

– Отдай его мне, - вкрадчиво попросил оборотень.

Пальцы Пан дрогнули. Голос у лиса был мягкий, немного хриплый и, кажется, совершенно лишенный возраста. Нотки мальчишеские соседствовали в этом голосе с интонациями глубокого старика, и все это могло смешаться в одной единственной фразе из трех всего слов.

– Ну пожалуйста-а! – заметив, что его слова не производят должного, по крайней мере, полностью, эффекта, оборотень скорчил скорбную рожицу.

От этого могло растаять любое девичье сердце, благо – оно не камень. Пан сглотнула. Сделала шаг к кровати, протягивая вперед руку с медальоном. Оборотень потянулся к ней и уже коснулся болезненно горячими пальцами ладони шутовки, когда в дверь заколотили.

– Панце! Ты в порядке?! – закричал за дверью Герн.

Испуганно пискнув, оборотень свалился с кровати и рыжей лисой забился под комод, роняя на пол капли крови. Сдернув покрывало и закутавшись в него – волосы были уже так растрепаны, что никто не засомневался бы в том, что девушка всю ночь честно проспала в своей постели – Пан открыла дверь, изображая недовольство, что было совсем нетрудно.

– Что стряслось?

– Почему ты закрылась? – обвиняющим тоном начал Герн.

Осторожно отодвинув его, Пан уставилась на кровь, тонким слоем заливающую коридор. Пахло тяжело, от этого сразу же начиналась тошнота, и она еще удивилась, почему не учуяла вонь раньше. Может, была слишком занята с оборотнем? Да нет, такой запашок запросто не пропустишь. Прижав к носу край покрывала, Пан просипела: