Хуан Дьявол 3 часть
КАРИДАД БРАВО АДАМС
Трилогия «Дикое сердце»
КНИГА ТРЕТЬЯ «ХУАН ДЬЯВОЛ»
Перевод с испанского сделала Людмила Александровна Яхина
1.
«Сразу же принять постриг в монастыре Рабынь Воплощенного Слова по расторжении брака», – читал Ренато. И удивленно спросил:
– Что это? Ты объяснишь, мама?
– Все и так очевидно, Ренато. Я лишь хотела, чтобы ты успокоился. Моника таким путем разрешит свои проблемы. Это копия прошения к Его Святейшеству, и мы уже передали подписанный оригинал церковной власти, уполномоченной отправить его в Ватикан.
Раздраженный, готовый взорваться, Ренато судорожно смял документ, врученный матерью, словно давая принять сильнодействующее лекарство для его больной души. Они находились в просторной и неприбранной библиотеке, где Ренато в одиночестве заперся на целый день. На столе стояла недопитая бутылка коньяка; глоток за глотком он пил, пытаясь разорвать досадный порочный круг, сжимавшийся все сильнее. Однако этот удар добил его окончательно; он с удивлением отметил, как сильно это ранит и тревожит душу. Но вдруг боль сменилась свирепой злобой, и он воскликнул:
– Это Айме придумала, не так ли?
– Насколько мне известно, так решила сама Моника.
– Нет, не верю! Она отказалась от религиозного призвания. Уверен, так она поступила не по своей воле. Ей приказали. Опять искупительная жертва несовершенных грехов. Я прекрасно знаю, откуда дует ветер, и кто пойдет коротким путем.
– Куда ты, Ренато?
– Поговорить с ней, куда же еще?
Крадущаяся тень прошла большой задний двор, скрываясь за деревьями. У потаенной калитки она повернула ключ и улыбнулась, разглядев приближающегося стройного человека, и сделала ему знак замолчать:
– Ни слова! Рядом люди. Я не хочу сплетен от слуг.
Она взяла его за руку и повела по пустынной улице. Когда старые стены особняка остались позади, она подняла черную кружевную маску и многообещающе бесстыдно улыбнулась:
– Вы навсегда запомните последнюю ночь на Мартинике, лейтенант Бриттон. Осмелюсь сделать ее незабываемой.
– Мне кажется, я сплю, обладаю невозможным! Вы… Но что же я сделал, чтобы заслужить…?
– Иногда ничего не нужно делать. Удача сама приходит. На случай, если считаете везеньем разделить со мной последние часы на мартиникской земле.
– Я не нахожу слов, чтобы выразить благодарность. Мое волнение и удивление столь велики, что боюсь, они покажутся вам смешными. Я не нахожу слов, но видели бы вы мое сердце…
– Попытаюсь представить, – пошутила Айме. – Вам не кажется, что нам следует найти экипаж? Вы же не хотите, чтобы я задерживалась в этом возмутительном районе.
– Экипаж ожидает на другой улице. Я не осмелился привезти его сюда, боясь показаться неосмотрительным.
– Правильно сделали. Слава Богу, последовали здравому смыслу.
– Не смейтесь надо мной. Разве смешно говорить о любви?
– Пока еще рано, и скорее всего ошибочно, – кокетничала Айме. – Любовь состоит не только из слов.
– Я докажу свою любовь жертвой, которую хочу совершить. Чувство, переполняющее мою душу, слишком огромно, чтобы вы могли его себе представить. Я уже не принадлежу себе, Айме. Я ваш… телом и душой… Я люблю вас… люблю…!
Он прижал ее, сразу нашел губы, одновременно прохладные и горячие, влажные и сладострастные, и она почувствовала, что в ней поднимается огонь от поцелуя, а все вокруг исчезает.
– Черт побери! – воскликнула удовлетворенная Айме. – Вы целуетесь как знаток, а не новичок. Слава Богу, а то я уж испугалась, что вы будете только говорить.
– Ана, Ана! Айме! Айме!
Взбешенный Ренато прошел в прихожую, переходящую в спальню Айме и заколотил в запертую дверь. Волна злобы окрасила в пурпур бледные щеки; наконец среди занавесок высунулось пепельное от испуга лицо служанки, и та пробормотала:
– Мой… хозяин… хозяин…
– Где твоя сеньора?
– А где ей быть, сеньор? – солгала Ана, мертвея от страха. – Там… в комнате…
– Лжешь! – разъярился Ренато. И с силой стуча в дверь, завопил: – Айме! Айме! Это я! Открой немедленно!
– Сеньора сказала, что ничего не хочет знать о вас, и чтобы ей никто не мешал, она закрыла дверь на два оборота и села там. И велела сказать, что не откроет дверь, будь что будет…
С трудом Ренато Д'Отремон пришел в себя. В тумане разума, в вспышке злобы до него дошел смысл слов и воспоминание последней сцены с Айме в библиотеке. Он пил весь вечер, но не опьянел. Сильнее алкоголя было брожение страстей, кипящих внутри него: ненависть, ярость, отчаянная страсть к женщине, с которой все его разлучали, и свирепая злоба к женщине, которой он дал свою фамилию. Злоба, которую сдерживало что-то похожее на угрызения совести.