Гаршин проглотил комок в горле.

— Понятно. Это приказ, товарищ капитан?

— Да. И сейчас нам следует вернуться к своим обязанностям, — он опустил руку в карман. — Возьмите компас. У меня есть еще один. Чтобы попасть в часть, вам нужно держаться отсюда к северо-востоку, и когда вон та вершина окажется точно на юго-западе… то… У меня есть блокнот, я укажу вам маршрут… Счастливого пути, приятель!

Гаршин начал осторожно спускаться с горы. Шкатулку он засунул в спальную скатку. Вещица почти ничего не весила, но ему казалось, что она давит на спину, что она так же тяжела, как солдатские сапоги, и неподъемна, как бремя горной породы, нависшей над ним. Капитан, скрестив на груди руки, смотрел ему вслед. Когда Гаршин оглянулся в последний раз, он увидел, что вокруг каски капитана сияют лучи солнца, образуя небесный нимб, — выглядел он словно ангел, указующий путь в некое таинственное и запретное место.

Дорога тянулась по правому берегу реки Бактр. Близость воды радовала путников. Приятный бриз, тень от прибрежных ив и шелковиц, любое прикосновение прохлады в летнюю знойную пору воспринималось как целое событие. Поля пшеницы и ячменя, сады с вкраплениями виноградников и даже дикие маки и багряный чертополох казались выбеленными палящими лучами солнца, застывшего в безоблачном небе. Земля эта, тем не менее, была благодатной. Множество домов — небольших, зато каменных — теснились в селениях или рассыпались хуторками по полям. Мэнс Эверард предпочел бы не знать, что все это скоро изменится.

Караван упорно продвигался на юг. Из-под копыт вздымалась пыль. Гиппоник перегрузил свой товар с мулов на верблюдов, как только спустился с гор. Верблюды, пусть дурно пахнущие и строптивые норовом, могли нести более тяжелую поклажу и были особо выгодны в этом засушливом районе, через который пролегал маршрут каравана. Животные, приспособленные к условиям Центральной Азии, сбросили с себя зимнюю шерсть, обнажив один горб. Двугорбые верблюды еще не достигли этой страны, которая позже даст им свое название. [1] Поскрипывала сбруя, позвякивал металл. Бренчания колокольцев слышно не было, им только предстояло еще появиться в будущем.

Караванщики, ободренные приближением к концу их многонедельного путешествия, болтали, перебрасывались шутками, пели, махали руками пешим путникам, кричали и свистели, когда на глаза попадалась хорошенькая девушка, а некоторые из них адресовали свои восторги симпатичным юношам. Большинство караванщиков были родом из Ирана — темноволосые, стройные, бородатые, одетые в просторные шаровары и свободные рубахи или длинные кафтаны, в высоких головных уборах без полей. Но встречались среди них и левантийцы — эти выделялись туниками, коротко стриженными волосами и выбритыми лицами.

Сам Гиппоник — эллин (в настоящее время они преобладали в среде аристократов и буржуазии Бактрии) — крупный мужчина с веснушчатым лицом и редкими рыжеватыми волосами, сейчас покрытыми плоским головным убором. Его предки были родом с Пелопонеса, где в этот период пока проживали немного анатолийцев, которые возьмут верх в Греции в эпоху, когда родится Эверард. Гиппоник ехал верхом на лошади впереди каравана, поэтому он был не так запылен, как его спутники.

— Нет, Меандр, ты должен остановиться у меня, я на этом просто настаиваю, — произнес Гиппоник. — Ты знаешь, я уже послал Клития с наказом жене, чтобы она приготовила комнату для гостя. Не выставишь же ты меня лгуном? Моя Нанно и без того чересчур остра на язык.

— Ты слишком добр, — возразил Эверард. — Посуди сам. Ты вращаешься в обществе важных людей, богатых, образованных, а я всего-навсего неотесанный старый вояка-наемник. Мне бы не хотелось ставить тебя в неловкое положение.

Гиппоник искоса взглянул на своего спутника. Такому детине, несомненно, трудно было подыскать подходящего коня, который наверняка обошелся ему в кругленькую сумму. Амуниция Меандра — груба и незатейлива, за исключением меча у бедра. Больше никто в караване не носил оружия с того момента, как путешественники ступили на безопасную территорию и отпустили нанятых стражей. Но Меандр занимал особое положение.

— Послушай, — сказал Гиппоник, — мое ремесло требует умения разбираться в людях. Скитаясь по миру, тебе тоже поневоле пришлось много повидать. Больше, чем ты показываешь. Я полагаю, ты заинтересуешь и моих компаньонов. И, честно говоря, мне это совсем не повредит, когда дойдет до заключения сделок, что я задумал.

Эверард усмехнулся, и черты его сурового лица сразу смягчились. У него были светло-голубые глаза, каштановые волосы, перебитый в каком-то давнем сражении нос — о сражениях Меандр вспоминал скупо, как, впрочем, и обо всем остальном.

— Что ж, я могу славно развлечь твоих дружков, — процедил он.

Гиппоник посерьезнел.

— Я не собираюсь делать из тебя балаганное чудо, Меандр. Пожалуйста, не сомневайся в этом. Мы ведь друзья, правда? Нам ведь столько довелось вместе пережить. Настоящий мужчина всегда распахивает двери дома для своих друзей.

— Хорошо. Спасибо, — после некоторой паузы отозвался Эверард.

«Я тоже привязался к тебе, Гиппоник, — подумал он. — И не потому, что мы прошли через отчаянные испытания. Та жаркая схватка, затем бурный поток, из которого мы чудом спасли трех мулов… да и другие приключения. Но именно в таких путешествиях и познаешь, кто твои попутчики…»