Дьявол. Как же больно. Внутренности будто вырезают ножом. На живую. Без наркоза. И страшно. Чёрт возьми, почему мне так страшно? Откуда эта безысходность, это отчаяние, накрывшее с головой? Почему меня колотит крупной дрожью?

Я брёл в очередной канаве, держась за стены и с трудом переставляя ноги, стараясь понять, что могло так повлиять. Я питался совсем недавно — разорвал глотки парочке слишком наглых ликанов. Тогда откуда эта слабость? Она накатила неожиданно, слишком резко, разом лишив возможности нормально двигаться. И страх… Вашу мать, меня обуял дикий, необъяснимый страх. Он забирался под кожу, от него леденели кости, в венах стыла кровь, отказывались слушаться конечности. Какую дрянь жрали эти ублюдки, что это передалось мне? По спине бежал холодный пот. Я слышал, как гулко колотится сердце в груди. А если его слышал я, то, наверняка, оно привлечёт внимание и тех подонков, чьи голоса я уловил ещё десять минут назад. Прислонился к стене, ощущая, как покидают тело последние силы, как одеревенели ноги и словно корнями сквозь эту мутную жижу дерьма вросли в землю. Упал на четвереньки и, стиснув зубы, пополз вперёд. Просто потому что нельзя умирать. Просто потому что сдаться, опустить руки, когда ты всё ещё дышишь — значит признать, что ты на самом деле не достоин жить, пусть даже для этого нужно нырять с головой в реку из дерьма. Просто идти, ползти вперёд. И вполне возможно, что повезёт. Кому — нибудь когда — нибудь повезёт.

В тот день удача была не на моей стороне. Подозреваю, что когда на меня напали те два урода, сняв с меня кольцо, обувь и одежду, одолженные у ликанов, и напоследок от души порезав ножом из голубого хрусталя, моя Фортуна вовсю готовилась к моим же похоронам, выбирая свой самый лучший чёрный наряд. Но она просчиталась. В который раз. Я очнулся через долгое время в той самой зловонной канаве…абсолютно голый…и живой. И, как сумасшедший, истерически смеялся над этой тупой кокеткой, в очередной раз решившей отсрочить мою смерть.

Гораздо позже я найду этих ублюдков и вспорю им животы, вернув себе подарок короля. Правда, вот ножа у них уже не было. И даже, когда им выкалывали глаза, твари продолжали утверждать, что никогда даже не видели голубой хрусталь. Тогда я не придал значения их словам, не поверив, так как любые порезы на мне всегда быстро заживали. А на память о той самой ночи у меня так и останутся три шрама — два на запястьях, а третий — на животе. На том же самом месте, что и у Виктории.

И только через много лет, почти столетие, я пойму, что со мной случилось в тот вечер… Да и вообще, найду объяснения всем тем странным ощущениям, возникавшим будто из ниоткуда и уходившим в никуда. Вне зависимости от моего состояния.

Почему мне срывало крышу каждый раз, когда Викки приходила после прогулки с этим подонком Арманом. Почему ревность вскидывала голову не когда я чуял его запах на ней, а раньше. Намного раньше. Когда прикованный цепями к клетке, я чувствовал ЕЁ радость, ЕЁ смех, ЕЁ веселье. Даже не слыша. Просто зная, что она с ним. И что ей хорошо с другим. Викки спускалась ко мне, а я мечтал убить её. Видел румянец на щеках и отталкивал от себя, понимая, что могу запросто сорваться…И тогда…Тогда я даже представить не мог, что когда — либо по — настоящему захочу её смерти. А она, словно чувствуя моё настроение, начинала уверять в своей любви, лихорадочно целуя и лаская, шепча настолько невинные и в то же время бесстыжие слова, что у меня отказывали тормоза и я снова верил. Проклятье, я снова ей верил. Какими силами Ада она обладала, что так въелась в меня? Вросла, слилась со мной? Это не любовь. Это, бл***ь, болезнь. Это одержимость, и я психопат, повернутый на ней. Находиться вдали от Викки — все равно что отодрать от себя кусок собственного мяса и кровоточить годами, столетиями. А потом я привык и к этой боли. Но иногда ломка была невыносимой, и тогда я снова ее искал, находил, смотрел издалека, прокусывая щеки изнутри до крови, сжимая кулаки и челюсти, до хруста и ждал… я ждал своего часа, когда верну свой долг и ей. Непомерный, огромный, настолько чудовищный и уродливый, что, приняв его, она сама захлебнется кровью. Теперь уже своей.

Дверь туалета в самом шикарном ресторане города была закрыта изнутри. Разнёс её к чертям собачьим и зарычал, увидев, как прилизанный мужик в дорогом костюме пытается расстегнуть платье на стройной девушке, лежащей на полу. Ненависть и дикая ярость вспорола вены, пробуждая зверя. Того самого, который готов был похоронить любого, кто посмел бы причинить ЕЙ боль.

Глаза Виктории закатились от наслаждения, она словно была в прострации. В другом мире. В мире красного порошка, в котором существовало только забытье и наслаждение. Чертыхнувшись, вампир повернулся в мою сторону, собираясь привстать, но уже через мгновение его голова была отделена от тела.

Подошёл к Викки и провёл пальцами по бледным щекам. Что же ты творишь, девочка? Почему ты губишь себя? И какого дьявола я не могу просто смотреть на это со стороны? Почему не могу молча и с триумфом наблюдать, как ты скатываешься всё ниже и ниже?

Поднял её на руки и понёс к выходу, посадил в машину и приказал Арно отвезти её в отель. Парень молча кивнул и уехал, оставив меня на улице проклинать себя за собственную слабость. В очередной раз не удержался. Как только узнал, что её театр приезжает в город, тут же оставил все дела и приехал сюда. Увидеть хотя бы издали. Снова. Ощущать, как разрывает изнутри от совершенно полярных чувств. Я чувствовал её боль и отчаяние как свои. Я будто каждый раз вместе с ней распарывал себе вену и сыпал туда эту дрянь. Вот только она получала от этого удовольствие, а я нет. И в то же время я смотрел на её посиневшие губы, на худое обессиленное тело, и понимал, что мне нравится видеть её такой. Униженной. Слабой. Нет больше той холодной стервы, которая играла со мной. Не знаю, кто именно, но кому — то всё же удалось сломить гордую Викторию Эйбель. И очень больно было понимать, что, скорее всего, это её муж. Подонок, которому досталась моя девочка, а он не ценил, проводя время где угодно, но не с ней.

Он сидел в своём кабинете, заложив руки за голову, пока молоденькая брюнетка усердно полировала его яйца языком. Вскочил с кресла, отталкивая голову шлюхи от себя, когда я распахнул двери и вошёл к ним.

— Какого хрена? Ты кто, мать твою, такой? — жирный ублюдок с раскрасневшейся мордой визгливо кричал, указывая толстым пальцем на дверь. — Проваливай отсюда, пока мои парни тебя не…

— Ты об этих парнях говоришь, Йен? — урод заткнулся и грохнулся прямо в кресло, когда один из моих вампиров, широко улыбаясь, занёс в помещение две головы бывших охранников самого влиятельного режиссёра в стране. Девка истошно завопила и тут же свалилась в обморок.

— Что… Что вам надо? — Старик трясущимися руками ослабил свою ярко — зеленую удавку на шее.

Я подошёл к нему и положил на стол конверт.

— Здесь фотография и контактные данные одной девушки. Ты снимешь её в своём следующем фильме.

Непослушными пальцами он вскрыл конверт и замотал головой.

— Это невозможно…Она не прошла кастинг на фильм. На роль… мы уже взяли другую актрису. — Он бросил быстрый взгляд в сторону лежащей на полу девки.

Всего один выстрел в голову девицы, и Йен уже готов снимать в своём долбаном фильме кого угодно.