Мари шла по тротуару и думала о том, что рассказали родители. Неужели она никогда не сможет быть с тем, кого по-настоящему любит? Сердце болезненно сжималось в груди.

Она подняла взор и увидела его… Ей не хотелось говорить с ним о произошедшем, жаловаться и плакаться про свою болезнь. Нет. Она сильная и докажет ему это. Взяв всю волю в кулак, она сильно сжала его, улыбнулась и пошла навстречу Адриану. Он стоял у входа в цветущий парк.

— Добрый день. — пытаясь скрыть смущение, говорил Адриан.

— Привет.

Они вошли в парк, купили по мороженному и присели на скамью. Маринетт слушала различные истории от Адриана и параллельно задумалась. Плохие мысли не давали девушке покоя, и Агрест это замечал. Он всё же решил спросить, может действительно у неё что-то случилось, но она всеми способами пытается скрыть.

— Мари, всё хорошо? — обеспокоенно спросил Адриан.

— Прости, задумалась. Так что ты там рассказывал о съемках?

— Вообще-то я не о съемках говорил. — поднял одну бровь юноша. — Рассказывай давай. Обещаю, что никому не расскажу.

Мари сделала глубокий вдох. Не очень то хотелось жаловаться на свою жизнь, но как пойти против его щенячьих глазок, умоляющих рассказать всё и вся? Девушка поведала всю историю, кроме Габриеля и денег. Адриан и подозревать не мог о такой трагичной истории этой невероятно позитивной девушки. По сравнению с ее проблемами, свои кажутся мизерными.

— А Феликс, твой старший брат? — нерешительно спросила синевласка.

— Да. А я так полагаю, что ты вообще не подозревала о его существовании? — усмехнулся блондин и посмотрел на грустную собеседницу. — Мари, я хотел тебе сказать… Ты такая добрая, милая и творческая… Ты мне нравишься с давних времён…

— Адриан… — отрезала девушка. — Прости… Но мы не можем быть вместе.

Каждое его слово, было подобно острому лезвию, режущее сердце. Как же она хочет всей душой ответить взаимностью на его чувства. Теперь были понятны все переглядки, постоянный выбор одного и того же партнёра в медленных танцах, подарочки на 14 февраля… всё теперь прояснилось и было как на воде.

Его глаза наполнились грустью и недопониманием. Что им мешает быть вместе? Отсутствие чувств или же… Тут же тело будто током ударило. Не зря же, она спросила про Феликса.

— Я понял, прости. Тогда давай останемся друзьями, как раньше? — сквозь грусть он поднял уголки губ и встал со скамейки.

— Мне наверное пора. — холодно отрезала Мари и тоже встала со скамьи.

— Я провожу.

— Это не обязательно. Сама дойду.

Девушка пошла к своему дому, опустил взгляд и голову на асфальт.

На следующий день Маринетт проснулась и чувствовала себя восставшей из могилы. Снились ей одни кошмары, да и погода была настроена против неё; злые темно-синие тучки, грозили затопить Париж своей водой.

День явно не сулил ничего хорошего. Прийдя в ванную комнату, она сломала кран; захотела позавтракать шоколадными шариками с молоком, так пакет молока пролила на себя, что пришлось идти снова умываться. Уже проснулась Сабина и понемногу готовила завтрак для семьи. Когда синевласка вышла из ванной комнаты, то села за стол напротив матери. Та видела, что дочь не в лучшем состоянии находится. Она подавлена.

Вдруг раздался звонок домашнего телефона. Маринетт с возгласом «я отвечу», ринулась к нему. Подняв трубку, послышался строгий мужской голос.

— О, мисс Дюпен Чен. А я как раз хотел поговорить с вами. Ну так что вы решили?

Девушка посмотрела на суетившуюся мать и снова на домашний телефон, вырисовывая на столике уже нарисованные узоры.

— Я согласна стать женой для вашего сына. — строгим голосом сказала синевласка, дабы показать, что не сломлена.

— Прекрасно. Тогда я через час к вам заеду, чтобы вы с моим сыном поближе познакомились.

Дюпен Чен положила трубку и вернулась на стол. Сабина окинула тревожным взглядом свою дочь, и присела рядом.

— Мистер Агрест?

В ответ она получила немой кивок. Сабина обняла свою младшую дочь и поцеловала в макушку. Сейчас, она дарила нежность, ласку, заботу. На душе становилось легче от поддержки родной матери.

Вскоре семья проснулась и они приступили к завтраку. Мари смотрела в тарелку с кашей и пропускала мимо ушей разговоры своей семьи. Габриель вместе со своим сыном вот-вот будет на месте. И почему все так «шарахаются», когда слышат имя Феликса?

Через какое-то время, в прихожей послышался щелчок дверной ручки. Синевласка положила ложку и встала из-за стола. В помещение вошёл лишь Габриель, но без своего сына. Его взгляд был холодным и строгим, глаза бледными и безжизненными.