Каждую доску, как бы она ни была хороша, распиливают на части. И уже из полученных досок клеят модель. Эти дольки здесь называют "косяками". Работа из цельной доски проще, быстрее, дешевле. Почему же ее дробят на мелочь?

К этому вопросу можно присоединить другой. Известно, что у самолетов винты были первоначально деревянными. Однако же винт не вытесывали из цельного бревна, а кропотливо склеивали из тонких, подобранных по слоям дощечек. Почему?

Оказывается, только клееный винт надежно сохраняет свою форму: его не поведет, не покоробит от жары и сырости, а ведь это очень важно для благополучия воздушного корабля!

Сейчас цех готовился моделировать сверхмощную турбину для Средней Волги. Чертежей еще не было, а по слухам, залетевшим в цех, диковинная эта машина высотой в десятиэтажный дом… Модельщики волновались, но храбрились. Спорам и догадкам не было конца. Иногда кто-нибудь раздумывал вслух: "Интересно, кому препоручат моделирование?". Заказ – большая честь. Но ответственность, риск-то какой! Средневолжская турбина и соблазняла людей, и отпугивала.

Вокруг начальника модельного цеха жужжали советчики.

– Молодого ставь, – говорили ему. – Молодые посмекалистей!

А тот отвечал:

– Ну, уж насчет смекалки у нас заглавным старик Чучин. К тому же старик облеплен молодежью: самая молодая бригада у него, да еще почти сплошь комсомольская.

Советчики не унимались:

– Ковыряется ваш Чучин. Поставленных сроков не выдержит. Лучше бы все-таки коммуниста. С члена партии и спросить можно построже. А Чучин беспартийный, да еще с норовом!

Начальник цеха не без труда спровадил непрошеных советчиков.

– Все умные, а у меня головы нет, что ли? Сам решу, кого поставить!

Еще босоногим деревенским Ванюшкой Чучин пристрастился строгать чурбачки. Если в руки попадался кусок липы, вонзать ножичек было особенно приятно: древесина податливая, как масло, ровная да белая. Однажды ковырял он, ковырял плашечку, и вдруг – уже не кусок дерева в руках, а ложка! Вот чудо. А когда сел за стол и хлебнул этой ложкой щей, еще больше удивился: и щи-то стали совсем другими – вкуснее не едал!

Для матери Ваня вырезал веретено. Сделал из липы. Села мать за прялку, принялась из кудели сучить нитку, а дело, глядит Ваня, не спорится: ленивое получилось веретено, не желает крутиться… И вдруг догадался мастеровитый мальчуган: "Весу в нем нет, в веретене, липа – дерево слишком легкое". Выстругал другое, сосновое. Это пошло, однако не жужжит. Мать: "Спасибо, сынок!" – а Ванюшка в раздумье. И навело его раздумье на березовое полено: вот для веретена материал – тяжелый, увесистый. Это и надо!

Вот теперь веретено пошло волчком, зажужжало.

Расковыривая ножичком чурбачки, мальчик с радостным изумлением делал для себя открытие за открытием. Он влюбился в красоту древесного среза. Нацеливая острие ножа под различными углами, мальчик добивался того, что на древесине прорезался глазок – круглый и простодушный; потом глазок делался удлиненным, с хитрецой, а потом и вовсе пропадал, унесенный стружкой. Теперь перед глазами озеро с расходящимися от берегов волнами. Озеро начинало делиться на более мелкие, и возникала уже цепь озер. Новый поворот ножа – и вместо озер красивый, затейливый кувшин. Превращение следовало за превращением, и так без конца. Удивительны эти годичные слои и кольца на древесине!

Родился Ванюша и рос в Нижегородской губернии, а там по деревням славились сундучные мастера. Что ни сундук – загляденье: расписан петухами и вдоль и ч поперек, окован светлыми полосками из жести. Глаза у петухов как леденцы, на ногах шпоры; и казалось Ванюше, будто это жар-птицы в серебряной клетке…

Понравилось – значит, должен сделать! И мальчишкой в двенадцать лет Ваня сам стал сундучником. Сундуки его в числе лучших забирали купцы, чтобы торговать на ярмарках.

Приверженность мальчика к ремеслу была замечена земским начальством. Ванюшу определили в ремесленное училище. Такие училища в некоторых губерниях открывали на крестьянские деньги. Конечно, не из любви к крестьянам. Этим способом помещики помогали беспокойной бедноте превращаться в рабочих – а там марш в город! Чтобы тишина и благость царила на селе…

Пятнадцатилетним парнем Чучин отправился искать счастья в Питер. Ему повезло. Зацепился на Охте в мебельной мастерской. Хозяин долго и с удовольствием рассматривал документ об окончании Чучиным ремесленного училища. Печать, государственный герб, похвальный отзыв… Не всякий день подвертываются такие рабочие! И в самом деле, вскоре нижегородец сделался незаменимым человеком в мастерской. Он тут совершенствовался на новых изделиях: мастерская выпускала письменные столы и буфеты.

Обжился парень в Питере, и потянуло его на крупные заводы.

Вскоре после Октябрьской революции Иван Миронович Чучин пришел на Завод водяных колес, да тут и обосновался. Конечно, сперва давали ему что попроще. Модельным искусством надо овладевать многие годы. Зато стал Чучин настоящим модельщиком.

Начальник модельного цеха вызвал к себе Чучина.

Вошел Чучин. Аккуратно, без стука, прикрыл за собой дверь и остановился на пороге. С виду Иван Миронович такой, каким обычно художники рисуют старого питерского рабочего: среднего роста, сухощав, подвижен. На бритом лице усы. Большие, увесистые руки.