Если б не его мать, я бы не вынес этого мучения. Никто, кроме Хатидже-ханым, не в состоянии делать уборку, не нарушая порядка в расстановке книг. Никто, кроме нее, не способен гладить брюки так, чтобы не получалось стрелок; развешивать одежду так, как она разделена по погоде; разбирать тесные рубашки по цвету и фактуре ткани; стирать носки в горячей воде. Она обходится без пылесоса, потому что я не терплю никакого шума в доме и т. д. и т. п. Поэтому я был вынужден терпеть ее придурочного сыночка, который и рот-то толком не умел закрытым держать. За все в жизни надо платить.

Подходя к своему дому, я заметил, что бакалейная лавка на углу, как всегда, открыта. Бакалейщик, усы которого были тронуты сединой, летом работал до полуночи; наверное, ожидал, что какой-нибудь припозднившийся турист придет покупать вафли, каленый горох, семечки, ракы, хлеб или халву. Ближе ко входу он поставил холодильник с мороженым. Сам он жил вместе с семьей на верхнем этаже странного двухэтажного дома, собранного из всякой всячины, а одну комнату сдавал в качестве пансиона. Он постоянно заставлял работать всех своих близких: жену, дочь и обоих сыновей. На кассе раньше сидел его отец – хаджи. Увы, он умер в прошлом году от рака гортани. Бакалейщик сам был не промах, но мы хорошо ладили и друг другу не мешали. Он был доволен, что рядом с его лавкой поселился постоянный клиент, а я был доволен тем, что рядом с моим домом есть хороший магазин. Таков наш рациональный мир.

Художественно смешанные краски заката дарили мне неимоверное наслаждение, когда я входил в свой сад, вовсе не надеясь никого там увидеть. Девчонка сидела на ступеньках крыльца и что-то писала в телефоне. Услышав скрип калитки, она поднялась и направилась ко мне. Прежде всего надо было привязать Кербероса. Она подошла к будке и, стоя рядом, рассказала, что уже ехала в Стамбул, но по дороге получила некое сообщение и из-за этого даже была вынуждена вернуться.

– Что же было в сообщении? – спросил я.

– Арестовали Светлану, – сказала она.

Я подумал, что в полицейском фургончике, который проехал мимо меня, возможно, находилась Светлана. Я видел, как девчонка взволнована. Она напала на след настоящей сенсации. Она хотела, чтобы я помог ей, рассказав все, что знаю. От прежней ее ярости не осталось и следа. Она сгорала от нетерпения.

– Хорошо, – согласился я. – Но ведь вы ни одного своего обещания не держите.

Она спросила, о каких обещаниях идет речь. Я напомнил, что в ответ на ее право задавать мне вопросы я тоже получаю право задавать свои, и она должна на них отвечать, однако она сразу нарушила эту договоренность и ни на один вопрос толком не ответила. Она надула губки, на ее лице промелькнуло выражение безысходности.

– Но я же отвечала, – сказала она скучным голосом.

– Отвечали вы не полностью, а кроме того, сами задавали мне гораздо больше вопросов, – возразил я. Некоторое время я смотрел ей в глаза, а потом продолжил: – Вы нарушили уговор, но можно все исправить. Я расскажу вам о Светлане и обо всем, что происходило в том доме. С одним условием… Вы должны со мной поужинать.

На мгновение она замерла, было видно, что девушка колеблется. Я резонно заметил, что сейчас уже вечер и все равно не удастся уехать из Подимы. Как бы то ни было, ей следует подкрепиться. К тому же думала ли она, где остановится на ночь?

– Нет, я еще не думала об этом, – призналась она. – Новости так взволновали меня, что я решила не забивать себе голову такими мелочами, как ночлег, решив, что наверняка в Подиме есть какой-нибудь отельчик или пансион.

– Есть. – Я показал ей на нелепый дом у бакалейщика. В этот момент зазвонил ее телефон.

– Мама, я опоздала на автобус, сегодня вечером приехать не смогу. Я в Подиме ради важного сюжета, осталась здесь, нашла пансион. Да, мамочка, не беспокойся. Да, конечно, я поужинаю, а завтра утром позвоню. Все, не могу больше разговаривать! Все, мама, пока. – И повторила: – Ну все, мама, пока, пока-а-а-а, целую-ю-ю-ю.

Прошло около двух минут, а девушка все повторяла: «Пока, мама!» Ясно, что женщина на другом конце провода спуску чаду не давала. Наконец, в очередной раз произнеся: «Мама, целуюююю», она освободилась.

– Мне нужно всего десять минут, чтобы приготовить великолепный ужин, – сказал я, когда мы оказались на кухне. – А вы пока взгляните на книги. Я недолго, у меня есть фуа-гра. Я открою бутылку белого.

– А что такое фуа-гра? – спросила она.

– Гусиная печень, – объяснил я. – Ее привозят из Франции. В Стамбуле продается лишь в некоторых магазинах. Это деликатес.

Она пожала плечами, не проявив особенного интереса к фуа-гра, и ушла в соседнюю комнату.

Я положил в тостер два кусочка хлеба, а из буфета достал консервированный фуа-гра, который привез мой брат Мехмед. Затем налил в бокалы основательно охлажденное белое вино. В дополнение к фуагра положил еще инжирное варенье. И пригласил девушку к столу. Она пришла, села, с кислой миной посмотрела на еду.

– Вот это и есть тот самый чудесный ужин, который вы обещали?

– Да.

Я заметил, что она смотрит на варенье. Вопрос светился в ее глазах. Я сообщил, что инжирное варенье отлично сочетается с гусиной печенью, и начал рассказывать ей о том, как едят фуа-гра. Объясняя, я взял на ножик немного варенья и намазал его на поджаренный хлеб с фуа-гра. Она сделала несколько глотков вина и поморщилась. Я протянул ей кусочек хлеба, на который намазал варенье, и сказал, что ей очень понравится. Она взяла его с большим сомнением, какое-то время разглядывала, с недоверием откусила, замерла – и выплюнула все в салфетку.