Первая по коридору дверь – двустворчатая, с рифлеными стеклами, тусклый свет раздроблен в мутных беспорядочных наслоениях. Участковый взялся за бронзовую ручку, холодную, испачканную краской. Начинать тоскливую процедуру не хотелось.

Ну, умер пожилой одинокий человек в своей квартире. Не она первая, а сам Старшинов не станет последним, когда придет его время… Он вдруг представил это совершенно отчетливо: вот, на полу лежит он собственной персоной, посиневший и раздувшийся, а по лицу ползают мухи, ленивые, но довольные, потому что уже отложили личинок в его мертвые глаза…

Черт! Да что с ним такое?! Осмотреть все быстренько и на выход. Старшинов открыл дверь, стекло задребезжало, плохо прижатое штапиком. Так. Голый пол, диван, сервант, два кресла на высоких ножках, этажерка в углу, старинного вида торшер, полки с посудой и безделушками, тяжелые портьеры… Нет гражданки Моро.

В спальне вместо двери – проём, ненужные петли едва угадываются под слоями краски на косяках, два окрашенных гвоздя торчат сбоку на уровне головы Старшинова… Глаз, как нищий высматривал мелочь за мелочью. Зачем? Кровать застелена и пуста, на тумбочке стакан с водой, рядом зелено-белая коробка таблеток. Пупырчатый «стандарт» торчит наружу, словно коробка показывала Старшинову язык. За шкафом притаился стул, на спинке какая-то одежда…

В кухне светлее, урчит холодильник. Старинный буфет громоздится в углу, черный и блестящий, стол накрыт клеенкой в красно-коричневую крупную клетку. В раковину капает. Мусорное ведро под ней заполнено наполовину… Нет старушки. Может, зря квартиру вскрывали?… Соседей теперь опрашивай… Где? Когда? Нафига бы это было надо? Старшинов посмотрел вверх, в маленькое окно под потолком, в стене, разделяющей кухню и санузел.

Капля пота покатилась по виску. Старшинов скомкал в руке платок. Значит, нашел… Или свет забыла выключить?

– Игнатьич, ну, ты чего там? – донеслось от входных дверей…

– Обожди…

– Чего обожди? Мне в контору надо… Получка сёдни…

– Обожди, говорю…

Дверь в коробке сидела плотно. Разбухла? Влагой не тянет… Заперта изнутри? От кого? Старушка была не одна? Пряталась? Черт! Старшинов резко дернул за ручку, рискуя вырвать хлипкое приспособление. Дверь открылась с треском. Ага! Плохо просохшие потеки краски склеили местами поверхности… во, бля! Почти с минуту, не отрываясь, Старшинов смотрел. Желтушная сороковаттная лампочка под потолком роняла болезненный свет на скрюченную фигуру у раковины. Участковому показалось, что он увидел облачка тлена, сорванного с неприкрытых ночной рубахой участков тела, пришедшим в движение воздухом. Травянисто-цветочный запах, отмеченный в квартире, стал сильнее. Старшинов невольно задержал дыхание и поспешно закрыл дверь. Что же это такое, а?! Всяких доводилось видеть… и утопленников, и «подснежников», когда на весеннем солнышке оттаявшая кожа рваными кусками остается на верхонках административных арестантов, волочащих труп к машине. На эксгумациях присутствовал… Три дня, говорят, не видели… А кто теперь вообще в… этом… в этой мумии опознает гражданку Моро? Разве что по голубым прядям…

Старшинов подавил желание еще раз посмотреть в запрокинутое к потолку лицо: кости обтянуты шелушащейся кожей, в глубине глазниц остатки макияжа, ноздри прилипли к носовому хрящу, иссохшие губы повторяют четкие очертания слишком ровных зубов…

Заныло под левой лопаткой. Старшинов задышал шумно с сопением, словно морж с трудом передвигающийся по каменистому берегу…

– Игнатьич! Я ухожу!

Участковый повернулся и пошел к двери на негнущихся, как ходули, ногах. Телефона в квартире нет. Звонить в горотдел придется от соседей, пусть пришлют кого-нибудь. По факту любой смерти сейчас возбуждается уголовное дело, тем более… тут…

– Аниканыч, – сказал участковый севшим голосом, кашлянул, прочищая горло, – Можешь топать, но через час чтобы был на месте как штык! Вы тоже идите…

– А она… там? – спросила женщина, вглядываясь капитану в лицо.

Что тут скажешь? Что-то там есть, определенно… Участковый кивнул. Аниканыч тут же сорвался с места, грохоча ботинками по рассыхающимся ступеням. Женщина уходила медленно, придерживаясь рукой за обшарпанную стену, плащ издавал скрипуче шелестящие звуки, словно краска с ткани осыпалась ей под ноги.

Старшинов позвонил в первую квартиру.

– Кто там?

Голос детский, мальчишеский.

– Милиция, участковый Старшинов. Телефон у вас есть? Мне позвонить нужно…

Глазок на двери потемнел, обладатель голоса секунд двадцать изучал тучную фигуру в форме, потом голос с сомнением произнес:

– Дома никого из взрослых нету…

– Но телефон-то есть?…

– Есть…

– Ну, открывай тогда, не съем я тебя…

Открыл вихрастый мальчишка лет тринадцати, глаза круглые, настороженные.

– Вот, звоните…

Худенькая рука указала на полочку, прикрученную прямо к стене. Аппарат допотопный, черного пластика с круглым наборным диском…

– Выйди в другую комнату, – велел участковый.

Мальчишка закатил глаза и фыркнул, но послушно ушёл в направлении звуков, напоминающих работу полусотни мясников на бойне – не то кино, не то компьютер.

– Дежурный? Семенов ты? – сказал Старшинов, дождавшись ответа, – Старшинов это с пятого участка… Ага… Слушай, пришли кого-нибудь на Домаровского пять… квартира три. Труп здесь… Что? Да не знаю я, пусть сами посмотрят… И этого, «лекаря мертвых» пусть возьмут с собой… Говорю не знаю… Моро. М-О-Р-О… Маргарита, Олег, Руслан, Олег, понял… Нет, не знаю… Я обнаружил… Слушай, давай в темпе, а… Ладно, подожду…