–Что это? – на дне коробочки лежал пожелтевший, почти рассыпавшийся от времени листок бумаги, исписанный мелкими синими буковками быстрого, но аккуратного почерка, на неизвестном мне языке. Тогда я побоялась переспрашивать у взрослых, решив промолчать о своей находке, но я ее запомнила. И почему то сейчас, я думаю, что возможно это была древняя молитва, молитва моего рода. Рода семьи Френкель, может быть когда -то ее читал мой прадед Давид….

История 1. Давид. Киев 1917 год

Сказал негодяй в сердце своем: нет Б– га! Губили, гнусности совершали, нет делающего добро. Г– сподь с небес взирает на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумный, ищущий Б– га. Все отделились, загрязнились вместе, нет делающего добро, нет ни единого. (Псалмы Давида)

– Собирай вещи, Голда! Поспеши…, – Давид устало смотрел на суетящуюся по дому жену. Его сознание словно превратилось в вату, мысли обмякали и рассыпались, так и не успев сформироваться. Дом был наполнен суетой, криками детей, ворчанием жены, упорно твердившей, что все обойдется.

– Не обойдется, – сердито выдохнул Давид, сминая в руках злосчастную бумагу, согласно которой его дом и его мануфактура более ему не принадлежат. Он перевел взгляд на Голду. Жена тщательно терла серой, старой тряпкой грязные следы сапог. Следы от утреннего визита трех вооруженных красноармейцев. Голда была встревожена, но успокоить ее можно было только сказав, что все это не правда, что все останется так как и было раньше. Голде хотелось этого обмана самой себя настолько, что эта медленная, как слеза идея внезапно пришла к ней в голову, пришла и застряла, немного заглушая пульсирующий страх перед неизбежным, мрачным, будущим прозябанием. Голда не хотела, не умела, да и не знала, как привыкнуть к тому, что дом более ей не принадлежит, и его необходимо отдать чужим, незнакомым людям, которые каким-то неведомым ей чудом получили на это право. А она, а Давид, а дети… Лелик, Дора, Арон. Детииии! Материнская жалостная любовь сдавила грудь, она на секунду замерла, но не в силах выносить боль, продолжала тереть грязь у порога, с особым рвением, словно вместе с этими следами, она сможет смыть грязь трагичных для ее семьи решений новой власти.

– Будьте прокляты, – измученная болью шептала уставшая Голда, -Лелик, помоги Арону собрать вещи. Да что же вы все разбрасываете?

Голда вытерла, сырые от въедливой соли слез, щеки концом мятого, серого передника. И направила все свое внимание на кричащих, без всякого дела, детей. Лелик отчаянно пытался заставить Арона выполнять задание матери, при этом лупя его ладошкой по спине. Посчитав это забавной игрой, маленькая, но шустрая Дора тоже присоединилась к Леле, и в свою очередь, лупила Арона какой-то игрушкой.

Арон уворачивался, кричал на сестру и брата. Шум и гвалт в какой-то момент стал настолько невыносим, что Голда не выдержала. Она крепко ухватила Лелю за шиворот.

– Лелик, ну как же так, он же твой брат. Да и времени у нас очень мало, нужно все собрать.

Маленькая Дора, испугавшись грозного тона матери, прижала к груди ватную куклу с пуговичными глазами, и тоже тихонько заплакала. Она не понимала почему мама сердится, почему все бегают, вытаскивают из разных углов дома груды разнообразных вещей, превращают, некогда уютный и аккуратный домик в хаос.

– Мама, я не хочу уезжать из дома, – дети кричали одно и тоже на три громких голоса.

Голда еле сдерживала накопившиеся рыдания. Она невольно стала впитывать эти взгляды ужасного страдания, от трех пар огромных, усталых детских глаз.

– Мама, расскажи сказку…, – ныла, разрывая до боли сердце матери, крошка Дора.

Голда хотела зашипеть на детей от обиды и злости, и самое главное от такой совсем не взрослой растерянности и беспомощности. Но вековая мудрость еврейской материнской любви шептала ей о другом: а что если еще хоть чуть-чуть, хоть немного, но так как всегда, словно бы и не нужно уезжать из родного и любимого дома. Голда, плавным, привычным, неторопливым жестом мягких рук, усадила детей в кружочек на старый диван, прижала к груди темноволосые детские головки, все-таки решилась рассказать сказку.

– Это было так давно, что уже никто и не знает, как это было, – начала рассказ,усталым голосом, Голда. – Это случилось в те далекие времена, когда все евреи жили в одной стране, которая называлась Израиль. Это была великая, могучая страна, которой правил мудрый царь Саул. И жила в этой стране, в городе Ашкелоне одна вдова.

Голос Голды дрогнул, она перевела дыхание и продолжила:

«Да, это была не простая вдова, она была очень богата. Ведь муж, когда умирал оставил ей такое хорошое богатое наследство. Муж очень ее любил и так хотел, чтобы после его смерти она ни в чем не нуждалась, что оставил ей множество золотых и серебряных монет и слитков. Богатство было так велико, что вдова так сильно стала бояться, что ее обокрадут. И стала вдова думать, куда спрятать все свои сокровища. Думала, она думала и придумала: сложила она все свои сокровища в глиняные кувшины, залила сверху медом и убрала с глаз подальше в темную кладовую. Так уж сложилась ее жизнь, что пришлось однажды вдове надолго отправиться в дальние края. Перед отъездом она решила отнести кувшины с сокровищами к соседу. Очень уж просила вдова сохранить кувшины до ее приезда, что сосед согласился сохранить кувшины до ее возвращения. Но сказать о том, что на самом деле в кувшинах вдова побоялась. Почему-то она понадеялась, что сосед просто будет хранить кувшины с медом и не станет в них заглядывать. Наверное, так бы и было, не случись у соседа большого пира, когда к концу этого пира гостям за столом не хватило меда. Не зная, где взять мед в столь поздний час, сосед решил нарушить обещание и налить меда из кувшина вдовы. Он взял черпак и отправился в кладовую, где стояли кувшины. Как же он удивился, когда увидел в кувшинах не мед, а золото. Стал он заглядывать и в другие кувшины и увидел, что все они полны сокровищ. Обидно стало соседу, что вдова не сказала ему всю правду, и недолго думая, он переложил все сокровища в свою посуду, вышел из кладовки, запер ее на замок и решил никому ничего не говорить.»

Голда прижала крепче к себе, зевающую Дору и продолжила:

«Прошло много дней и вдова вернулась снова в родной город Ашкелон. Зашла вдова к соседу, что бы забрать свои кувшины. Забрала она кувшины, поблагодарила соседа, и принесла кувшины домой… Дома вдова открыла кувшины, заглянула в них, и….. ах-ах-ах! Увидела вдова, что кувшины пусты, что нет в них, оставленного мужем богатства. Как же горько пришлось плакать бедной вдове. Как же страшно ей стало оставаться одной в нужде и бедности. Пошла она к царю Саулу, чтобы рассказать о том, как обобрал ее нечестный сосед. Справедлив был закон Израиля, и по закону обижать вдов было запрещено.

– Есть ли свидетели у тебя? – спросил царь Саул у рыдающей вдовы. – Кто-нибудь видел, как ты деньги положила в кувшины под мед?

– Нет, царь, -плакала громко в голос несчастная вдова. – кто же мог видеть? Я ведь все тайно прятала. Я так боялась, что меня обокрадут.

Суд великого царя был справедлив:

– Раз свидетелей нет, и никто не может подтвердить, то ничем я не могу тебе помочь. Разве только сам Всевышний тебе поможет.»

Голда вздохнула, и подумала о том, как же сейчас они нуждаются в помощи, и может Всевышний поможет и им, как когда-то помог бедной вдове.