Шрифт:
Беру полотенце (откуда оно тут?!), обматываю его вокруг нижних девяносто, смотрю на Шуу. Его глаза не выражают ровным счётом ничего. Ему, кажется, плевать на всё, что происходит не с ним.
Пропускаю парня вперёд, семеня за ним, боязливо оглядываюсь на двух рыжих извращенцев. Не выдерживаю — показываю язык Райто, мол, «фиг тебе, а не я».
Шаги старшего вампира широкие, я еле-еле успеваю полу бежать за ним.
Вскоре мы останавливаемся у широкой двери. Простая деревянная дверь. И больше ничего.
— Стой тут. Жди, сейчас вернусь, — хмыкает, удаляется за дверь.
Киваю, прислоняюсь спиной к стене, мысленно мечтая о том, чтобы никто сейчас не прошёл мимо.
— Надо будет объяснить Шуу, что воровать чужие игрушки не хорошо~о… — осточертевший голос Шляпника врывается в сознание, как гром среди ясного неба…
Но я стою, не шевелюсь, мечтая теперь стать частью этой стенки.
— А ты чего стоишь, сучечка, — громовой шёпот вампира обжигает ухо. — Мы, кажется, ещё не закончили наш утренний концерт, не находишь? — шипит. Он зол. Очень зол.
Вжимаюсь в стену, скрестив пальцы, зажмурившись, но вряд ли это мне чем-то поможет. Рука Райто тянется к вырезу майки; ещё сильнее зажмуриваюсь. Он пытается вызвать ярость, буйство, но я молчу, кусаю губу, практически до крови, и молчу.
Он нащупывает маленький кулон, всего лишь половинка сердечка, символ дружбы…
Серебряная цепочка врезается в шею, а потом осыпается на землю вместе с кулоном. Резко распахиваю глаза, падаю на колени, подбираю единственное, что может связать меня с внешним миром, ведь телефон был вчера раздавлен ногой Шляпника.
Парень опускается на корточки рядом, как-то по-дружески треплет по волосам и с тёплой улыбкой говорит:
— На твоём теле не должно быть ничего, ничто не должно мешать мне любить тебя.
Приближает свою голову к моему уху, выдыхает и шепчет: — Можешь не надеяться, тебе не сбежать. Ты теперь наша пища, — клацает зубами возле мочки, заставляя отшатнуться и завалиться на спину.
— Лина, зайди сюда, выберешь что наденешь, — голос Шуу из комнаты — спасение, поднимаюсь, вытираю набежавшие слёзы и захожу в комнату самому адекватному из знакомых мне вампиров в этом доме. Этот, по крайней мере, не пытался меня изнасиловать или убить.
Райто кривит губы в разозлённой гримасе, во взгляде читается одно: мне не жить, когда мы останемся наедине.
И как мне отсюда выбираться?!
========== 4 ==========
— Ты моё спасение! — захожу в комнату Шуу и, наконец-то, выдыхаю.
Молчит. Копается в ящике, по лицу не видно ничего, но в глазах сияет фанатичный блеск, схожий с блеском Райто и Аято с утра… Что-то мне вся эта доброта перестаёт нравиться всё сильнее, но пути назад уже нет.
— На, вот тебе хоть бельё, — фыркает и кидает в меня чем-то связанным из полосок тюля, который часто для занавесок используют, шириной в сантиметр каждая!
— Простите? — ошалевшим взглядом изучаю «лифчик». — Это что вообще такое?! — поднимаю взгляд на абсолютно серьёзного блондина.
— Не нравится — мотай отсюда, — блеск из глаз исчез, видно, разочаровала я его. Вздыхаю, поправляю полотенце на бёдрах, думаю.
— Вот ещё бери, — кидает мне юбку, белую, точнее, она задумывалась белой, но она «стеклянная». А это значит, что надо — просвечивает, всё, что не надо — тоже просвечивает.
— И…И… Извращенец! — Срываюсь на писк, подпрыгиваю от гнева на месте. Эка наглость! В ТАКОЕ меня одевать?!
— Я сказал же. Не нравится — мотай отсюда, — встаёт перед носом, взглядом прожигая в моём лбу дыру.
— А нормальной одежды у вас нет? — смотрю в глаза, взгляд — а-ля «кот из Шрека».
— Всё остальное мужское, — кривит губы. — Да и никто из нас не даст тебе свою одежду.
— Даже если хорошо попрошу? — надежда в голосе наиграна. Я понимаю — моя жизнь точно оборвётся тут.
— Смотря кого и как, — наклоняется к уху. — За ночлег платить надо.
Зажмуриваюсь, наклоняю голову налево, давая обозрение на правую сторону шеи. От сгибания ранки начинают ныть и немного кровоточить, но вампира интересует свежая кровь, путь к которой сейчас проложат его клыки.
Снова чувствую себя раздавленной, сломленной, использованной.
Этот не пытался долго выбирать место. Он не мечтал о моих криках боли или осознания собственной низости. Ему была нужна только кровь, и я готова ему её дать.
Слабость накатывала волнами, глаза начали слипаться, ноги почти подкосились.
Не знаю, сколько мы так стояли, я — прижатая к двери и он — присосавшийся к моей шее.
И только когда сознание начало медленно, но верно меня покидать — он соизволил оторваться от моей шеи.