Шрифт:
Никто не говорит ни слова. Мы пьем пиво, глядя в окно, рассматривая прекрасный пейзаж гор Колорадо.
— Мои родители умерли от передозировки наркотиков, — говорит Картер, не сводя глаз с гор. Ну бл*ть. — Они были «лучшими» родителями. Безответственными, никогда не могли долго продержаться на работе, не в состоянии заботиться о своем ребенке и часто собирались с друзьями, чтобы выпивать и употреблять наркотики. Это длилось неделями, из-за чего я не мог сделать свою домашнюю работу, — он кладет руку на спинку дивана и пристально смотрит на меня. — Когда они умерли, я почувствовал облегчение. Больше никаких вечеринок, обдолбаных родителей, за которыми надо убирать, — с сардоническим смехом он продолжает: — Я считал это адом, пока моим опекуном не стал дядя Чак.
— Настоящий подарок?
— Да, можно и так сказать. Мое присутствие, по-видимому, было настоящим бременем для него, и он не скрывал этого. Каждый день. Это настоящий удар, знать, что в детстве ты никому не нужен.
— Ага, расскажи мне про приемные семьи. Это не какой-то там сраный мир Диснея.
Он наклоняется ко мне.
— Приёмный ребенок?
— Ага.
— Это хреново.
Мы обмениваемся сочувствующими взглядами. Это все, что нужно.
Картер ухмыляется и говорит:
— Посмотри на нас, чертовы комплексы по части родителей.
Смех наполняет комнату, и я вздыхаю.
— Да, нам, черт возьми, повезло. Итак, твой дядя — мудак. Как это связано с программой?
— Я должен ему деньги за обучение. Я отработал свой долг и был так близок к тому, чтобы выплатить его, когда моя бывшая сбежала с моими деньгами. У меня было около месяца перед тем, как я бы послал на хер своего дядю. Теперь я вернулся к самому началу. Корячусь на работе, и теперь еще хожу на эту программу, о которой ему сказала Холлин. Либо это, либо добавить еще два года к моему рабству. Поэтому я прихожу, делаю минимум и ухожу. Это не для меня, мужик.
Я киваю, понимая его историю.
— Это объясняет твое дерьмовое поведение на каждой встрече.
Он отвечает, наклоняя пиво в мою сторону.
— Просто маленькое окно в мою просранную жизнь.
Так и есть.
— Разве ты не хочешь большего? — спрашиваю я, зная, что хожу по тонкому льду. Мне повезло, я заставил его говорить об этом. На самом деле, я не ожидал, что он скажет мне что-нибудь. Мне действительно придется достать ему хорошие билеты. — Программа действительно может помочь.
— Я не могу изменить обстоятельства. Единственное, что мне нужно, это десять тысяч долларов и удар между ног, чтобы положить конец моему несчастью.
— Как бы ни была испорчена твоя жизнь, мужик, тебе не нужен этот удар.
Улыбаясь, он кивает.
— Ты прав, я не чувствую себя дерьмово, — он оглядывает комнату и говорит: — У тебя должен быть здесь бильярдный стол или что-то в этом роде.
— Ага, ты не первый, кто это говорит, — его телефон подает звуковой сигнал, и я вижу, как на его лице появляется маленькая ухмылка, когда он читает сообщение. Он что-то набирает в спешке, а затем смотрит на горы. Я видел эту улыбку только один раз, когда он разговаривал с Дейзи, поэтому спрашиваю: — Помимо «покажи свои чувства» вещей, в которых ты явно не любишь участвовать, тебе нравится программа?
— Нет. Мне она кажется бесполезной.
— Но группа классная. Кажется, ты с Дейзи хорошо ладишь.
От упоминания ее имени его взгляд устремляется на меня.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он, глядя сквозь меня.
Да, он хорош.
— Просто заметил, что ты всегда с ней.
— Ты ее старший брат?
— Нет. Просто интересуюсь.
Пропуская мой вопрос, он спрашивает:
— Что у тебя с Холлин?
— Ничего, — честно говорю я. — Мы как бы переживаем то же самое, страдая от потери любимого человека. Мы помогаем друг другу. Приятно поговорить с кем-то, кто тебя понимает. Как ты и Дейзи с желанием освободиться.
— Дейзи и я совершенно разные. Она только изучает мир. Я знаю, какое дерьмо может подкинуть жизнь.
— Но ты помогаешь ей.
Он пожимает плечами.
— Что-то в ней мне нравится. Она очаровывает меня. Если нужно сделать это для программы, я могу помочь ей в этом.
— Она хорошенькая.
Улыбаясь, он говорит:
— Ты хочешь поговорить об очевидном касаемо Холлин?
Я съеживаюсь.
— Бл*дь.
— Чувак, ты слишком много пялишься.
Это не новость для меня. Я знаю, что слишком много смотрю на нее. С ее гладкими рыжими волосами, ярко-зелеными глазами и россыпью веснушек. Она чертовски великолепна. Не говоря уже о ее саркастическом языке и притягательной личности. Это тяжело, но я держу дистанцию.
Она все еще оплакивает своего мужа. Ее чертов муж. Человек, которого она явно сильно любила. Судя по взгляду, когда она говорит о нем, понятно, что их любовь — это та любовь, которую я всегда хотел. Страстная, глубокая, душераздирающая.
Я не могу это сделать. Это неправильно — желать чужую жену. Я знаю, что Эрик умер, и несмотря на то, что прошло время, это все равно кажется неправильным.
Это неправильно, потому что я не тот человек, который обманывает? Является ли это обманом?