– Мертвые герои выгоднее живых.

– Да герои тут не при чем. Даже пенсии не при чем.
– Андрей снова затянулся.
– Просто поверь, такой эпизод в биографии хорошо смотрится только в прологе к компьютерной игре. В общем, там я оставил левый глаз, половину гортани, литра полтора крови, лучшего друга и, наверное, все свои иллюзии.

Вот здесь Аня удивилась. Если излишне ровный голос Андрея и почти полное отсутствие в нем модуляций еще вызывали у нее какие-то сомнения в его естественном происхождении, то уж глазной имплант был воистину идеальным. Она бы никогда не подумала, что это визор. Но был явно не тот момент, чтобы восхищаться техническими шедеврами.

– Ты уволился?
– поинтересовалась она, когда пауза затянулась.

– Уволился. И Тимура забрал. Это было восемь лет назад. Ему тогда только-только шесть исполнилось.

– А мать?

– Как думаешь, женам предателей пенсия положена?

– Я думаю, детей рожают не в расчете на пенсию. И даже не в расчете на зарплату. Хотя ничего не могу об этом сказать наверняка.

– Я тоже. Тем не менее, она от него отказалась. На самом деле, еще до всего этого. Обычная история: муж работает много, зарабатывает мало, полжизни по командировкам. А она молодая-красивая, в общем, все как у всех. Когда Виктор... короче, после этого всего я Тимура забрал. Потому что в детдоме никому не место.

Аня сжалась в комок, готовая получить ответ самый неприятный, вплоть до удара в зубы, и тихо спросила:

– Чем пансион отличается от детдома, кроме обоев, мебели и мотивации спонсоров?

Андрей долго молчал, потом прищурился:

– У родителей, чьи дети отправились в детдом, может быть достойное оправдание. Например, они могут быть мертвы. А те, чьи дети учатся в пансионе, гарантированно сволочи. Ты об этом ведь?

– Не совсем. Все-таки у живых не пройдена точка невозврата.

– То есть любая живая сволочь лучше мертвой тем, что еще может исправиться?

– Что-то вроде того.

– У тебя потрясающе гуманистическое мировоззрение, - фыркнул Андрей.

– А у тебя, Андрей, помимо гуманистического мировоззрения, еще и достойные поступки наличествуют. Это, знаешь, поважнее будет.

– Это понимать как сарказм?

– Это понимать как признание в любви, - буркнула Аня. Вечно этот чурбан все трактовал наихудшим возможным образом. Как будто был Инсаровой Анной Андреевной номер два.
– Оно что, опять неправильно оформлено?

Андрей беззлобно усмехнулся и притянул ее к себе:

– Да нормально. Я просто опять не нашел совпадения по ключевым словам. Пора менять настройки поиска.

– Убери уже свои колючки.

– Я вроде брился.

– Фигуральные.

Если операция принуждения Андрея к миру была сравнительно несложной и носила характер вполне приятный, то с Тимуром дело обстояло сложнее. Подросток последние дни августа демонстративно сидел на чемоданах, отвечал односложно и явно не стремился ничего выяснять. Особенно с Аней, которая была ему не мать, не мачеха, и вообще почти ровесница. Она вначале думала, что бы ему сказать такое умное и утешительное, а потом плюнула и решила сказать правду, как ее понимала. И, без особенной надежды, постучалась в его дверь, когда Андрей ушел на работу.

Тимур, как ни странно, высунул нос в коридор почти сразу.

– Я больше не ломал твоих игрушек. В чем дело?

– Хочу потрепаться за жизнь.

– А я не хочу.

– Хочешь. Иначе бы даже дверь не открыл.

Парень фыркнул.

– Да ты гуру психологии. По тематическим форумам, поди, долго лазила?

– Ага, и читала советы продвинутых мамочек, так что уже заслуживаю сочувствия, снисхождения и чтобы в аду мне скостили лет десять. Тимур, не глупи. От того, что ты попьешь со мной кофе, хуже не станет. Стрихнин у меня закончился, не бойся.

– А у меня не закончился, так что бойся, - фыркнул он.
– Ладно, сейчас приду.

Тимур действительно появился быстро, уже причесанный и с видом крайне гордым и независимым. Налил себе кофе, окинул Аню неприязненным взглядом:

– Ну ладно, ты победила. Я уезжаю, ты остаешься. Чего трепаться? Кто победил, тот прав. Предмета обсуждения нет.

– Тимур, постой. Все действительно понятно. Я плохая - это мы даже не обсуждаем. И отец у тебя тоже плохой. Дерьмовая ситуация. Я, знаешь, не прирабатываю нянечкой и психологом на полставки, и не буду тебе рассказывать, как Андрей много для тебя делает, как ты должен лить слезы благодарности и прочую хреноту. И вообще тебе не скажу ничего хорошего. Уложусь в две минуты. Послушаешь из любопытства?

Тимур смерил Аню настороженным взглядом из-под челки. Кивнул на уником на запястье.

– Ну давай, я засек. Жги глаголом.

– Глаголом Пушкин жег вроде бы, у меня с литературой всегда было не ахти. Так вот, у тебя плохой отец. Это тебя не делает уникальной личностью, расслабься, нас тут таких двое из трех. Я своего вообще в последний раз видела в двенадцать, может, поэтому он вымотал мне нервы не так, как вы с Андреем друг другу, не суть. Суть, Тимур, в том, что если ты не научишься любви и благодарности в детстве, ты им потом не научишься никогда. Это для жизни не обязательно, обычно даже вредно. Но у тебя есть выбор, попасть в отбраковку или нет. Это вроде отрицательной селекции. Или какая-то б... эволюция, если тебе так больше нравится. У нас не девятнадцатый век, для размножения любовь не обязательна, и все такое прочее. Лишнее отпадает, отпали же у нас когда-то хвосты. Ты просто вырастешь здоровым физически и психически моральным калекой, вроде меня. Жить не очень мешает, справок на работе не дают, лечиться принудительно не отправят. Никто, кроме тебя, вообще знать не будет. Я не к тому, что это плохо. Просто чтоб ты потом не орал, что тебя не предупреждали.