— С прибытием вас, — ядовито заметил старшина, заглянув через люк в яму. — Это каким же манером принесло?

Пыль немного улеглась. Старшина оглядел яму и, убедившись, что летел я метров с трех, покачал головой… С трудом вылез, распрямиться не могу, на руках ссадины. Должно быть, вид у меня был хорош.

— Явление святого Владимира!.. — острит Федор Куканов. — Эко его черти отвалтузили, мама родная и та не узнает…

— Святой Владимир пусть маленько отсидится, а ты, зубоскал, лезь в подвесную. Лопату свою оставь здесь, а в яме его лопату найдешь, распорядился старшина.

— «И тут же сам запутался в силок», — поглядывая на Федора, с усмешкой процитировал Борис Невежин, форвард училищной футбольной команды, гроза вратарей.

Через некоторое время, видя, что оставшиеся у котла ребята зашиваются, старшина вахты протянул мне лопату Федора. Все ясно: пора работать. Кочегарная тесная, это тебе не «Комсомолец». Котлы вдоль диаметральной плоскости. Поэтому, когда возьмешь лопату угля, чтобы подкинуть в топку, не зевай, а то приложишься о горячую дверцу! Качнет на другой борт — от топки летишь. Одно мучение! Постепенно удалось приспособиться, видно, тренировки на «Комсомольце» не прошли даром.

Вымотались за вахту отчаянно. Вымазались в угольной пыли невероятно, еле в бане отмылись. Радость только в том, что мылись пресной водой. Этим преимуществом пользовалась на крейсере лишь машинная команда.

Однажды в машинном отделении меня, как «новичка», послали нести вахту в коридор-вале. Дело простое: следи, чтобы опорные подшипники не грелись. Но условия там самые неблагоприятные. Бодренько полез в коридор. Думал, как на «Комсомольце», — коридор просторный. А тут помещаешься, только согнувшись пополам. Кислорода ноль процентов, зато сто процентов сырости плюс испарений машинного масла. На океанской зыби корабль то поднимало на большую высоту, то бросало вниз, как в преисподнюю. Эта килевая качка вымотала меня — и часу не прошло. Я не ходил, а ползал, ощупывая подшипники. На мое несчастье, один из них становился все горячее и горячее. Как я ни старался, он продолжал греться… Пришлось лезть в машинное отделение докладывать. Удерживаясь за все, что не крутится, кое-как добрался до раструба. Какая же это благодать свежий воздух! Одни только корабельные «духи» знают ему настоящую цену.

— Какая нелегкая вынесла тебя из коридора? — строго спрашивает меня старшина.

— Подшипник.

— Какой подшипник?! Почему же ты, пустая твоя башка, сразу не доложил? Ванька, ментом в коридор, да захвати с собой эту «медузу» и втолкуй ему правила поведения в особых обстоятельствах!

Самое обидное было, что я «медуза». Все можно стерпеть, но «медузу» никак. Если дойдет до ребят — житья не будет.

— Ну что, «умыл» тебя старшина? Лезь быстрее! Показывай подшипник, бесцеремонно подталкивая меня пониже спины, покрикивал вахтенный трюмный. Как кошка! Чтоб в два прыжка! А то и опоздать можем!

Добрались до злосчастного подшипника, а до него уже дотронуться нельзя. С молниеносной быстротой Иван отвинтил медные трубки, подающие воду для охлаждения. Куском ветоши на проволоке, как ершом, прочистил их и верхнюю крышку подшипника. Руки у Ивана как у фокусника — и не углядишь за ними. Пустили побольше воды для охлаждения. Щупаем подшипник. Горячее не становится, вроде бы даже холоднее стал. Минут через двенадцать — пятнадцать Иван снова потрогал подшипник.

— Порядок. Маленько опоздали бы — беды не миновать. Тебе — «губа», а Сережке, старшине, и того хуже. Эх ты, разве так поступают настоящие моряки! Укачало или не укачало, перво-наперво машины, дело. А ты скорехонько полез под раструб вентилятора, забыл о деле, забыл доложить о неполадках во вверенной тебе части машины. Сейчас часть машины, а потом и весь корабль, всех людей тебе доверят…

Давно уж у меня уши горят, а Иван все продолжает отчитывать, учить правилам морской жизни на военном корабле. Стыдно было — словами не перескажешь.

Не знаю почему, то ли из-за деликатности машинистов, то ли по каким другим причинам, но «происшествие» огласки не получило. А переживал я его весь поход.

Следующие вахты мне приходилось нести в той же смене. Постепенно я завоевывал доверие.

— Неудачный коридорный пошел на повышение. Ишь куда поднялся: до индикаторной площадки! — шутили ребята.

Эта та самая площадка, жарче которой в машине места нет. На ней проходило мое второе испытание на выносливость. Температура — точно сидишь внутри парового цилиндра машины. Тебе вручается масленка солидных размеров с мыльной водой и литровый шприц, из которого следует периодически поливать вертикально сколь-вящие и трущиеся части, расположенные под тремя паровыми цилиндрами.

Позже меня даже допустили туда, где энергия пара превращается в движение, где так деловито и слаженно работают шатуны, мотыли, о усердием, точно руками Геркулеса, крутят коленчатый вал, у которого на конце, именуемом гребным валом, вращается, ввинчиваясь в воду, гребной винт…

За работой не заметили, как подошли к Мурманску. Держа курс на Архангельск, в своих водах отряд шел не далее двух-трех миль от береговой черты. Не научи нас ранее Гедримович, пришлось бы нам тут в штурманских делах туго. Вот когда большинство определений мест в море производилось не по маякам и знакам, а по мысам, приметным местам и вершинам. Лоцию зачитывали до дыр. А погода, словно издеваясь, то и дело бросала заряды, закрывая от нас все вершины. Поди угадай их, найди… Раскроет облачко на миг свой хитроватый глаз, и только ты что-то различать начнешь, а оно уже опять веки плотно сомкнет, опустив, как ресницы, полоски тумана. Гедримович ходит и тормошит, требует, чтобы мы побыстрее соображали и проворнее работали у пеленгатора. Потолковал о чем-то с Хирвоненом. Тот спустился в кубрик, принес оттуда тетрадь размером в развернутый лист и под руководством Гедримовича стал что-то, глядя на берег, рисовать. Любопытно!..