Только мы собрались пообедать, как прибежал шифровальщик и громогласно объявил:

— Самолет терпит бедствие, нуждается в помощи!

— Вахтенный начальник, строевых и боцмана на бак, в машину передать: идем спасать самолет, держать максимально возможные обороты машины!

Через полчаса видим самолет — морской ближний разведчик (МБР) и маневрирующий около него тральщик. Ба! Да на нем командиром Кринов… Он самоуверен, дерзок, но моряк хороший. В бинокль вижу, что одно крыло у самолета помято: видимо, Кринов лихо подходил к нему и не рассчитал…

Мы подходим осторожно. Бросили концы. На них подтянули самолет к борту. Поврежденным крылом он все больше погружался в воду. Пока тянули самолет к борту, крен достиг пятнадцати градусов. А на центроплане самолета в летном реглане и кожаном шлеме стоял не кто-нибудь, а Сергей Тихонов — тот самый командир эскадрильи, которого мы вместе с его летчиками доставляли в бухту Врангеля!

Сергей совершил вынужденную посадку при ясной погоде и спокойном море: забарахлил мотор. Мы могли лишь грузовой стрелой поднять самолет. Приготовили пеньковые стропы, а как, где их крепить на самолете — никакого представления не имеем. Летчиков подняли на борт. Самолет еще больше накренился — уже градусов на двадцать пять. Строп Коваленко завел. Самый опытный лебедочник Башкирцев чуть не по сантиметру выбирал подъемный конец, закрепленный за пеньковый строп. Опасность поломать самолет была велика, однако все надеялись, что обойдется. Но вдруг послышался страшный треск, и на глазах у всех самолет превратился в груду фанеры. Вот уж стыд так стыд…

Через несколько дней мы с Баляскиным шли на разбор учения, как на публичную казнь: сперва конфуз с танком, потом МБР поломали… Я ждал кары серьезной, вплоть до снятия с должности.

На разборе впервые проведенного в таком крупном масштабе учения, которое явилось итогом и проверкой всей работы по укреплению обороны Приморья, выступили командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией В. К. Блюхер и командующий Тихоокеанским флотом М. В. Викторов. Михаил Владимирович умел делать разборы, в этом я убедился, когда был у него флаг-секретарем. Викторов подчеркнул, что флот впервые с военного корабля высаживал танковый десант и все было бы хорошо, если бы…

— Михаил Владимирович, — бросил реплику один из присутствующих армейских начальников, — никаких «если бы», а просто хорошо. Корабельные машинисты сумели всего за два часа ввести «амфибию» в строй! Право, бранить их не следует. Ребята у вас на флоте золотые. А попавший в морскую купель танк в части иначе как «Нептуном» и не называют.

Баляскин мне шепчет:

— Видать, пронесло.

Дав хорошую оценку как катерникам, так и авиации, Викторов после некоторой паузы вдруг спросил:

— Андреев, командир «Теодора Нетте», здесь?

— Так точно. — Встал, а в голове мысль: «Ну, сейчас мне крышка».

— Вы устройство МБР знаете, бывали в кабине самолета хоть раз?

— После того как поломал самолет Тихонова, теперь устройство знаю. Раньше на самих самолетах бывать не приходилось.

— Слышите? — обратился Викторов к начальнику штаба флота Солонникову. Бывать не приходилось, устройства самолета не знал… Это наша с вами вина. Если по флотским правилам на шлюпке, отвечает за все старший, то уж на флоте в целом и подавно!

Стою перёд всеми истукан истуканом. Кажется, действительно пронесло. А стыд глаза ест.

— Михаил Владимирович! — слышу голос начальника политуправления флота армейского комиссара 2 ранга Г. С. Окунева, всеми на флоте уважаемого человека. — У них на «Теодоре» общественное конструкторское бюро образовалось по изобретению спасательных средств…

— Что вы можете доложить по этому вопросу, товарищ Андреев?

— На самолетах нет никаких устройств для их буксировки. Те, что имеются, ничего не стоят.

— Как это ничего не стоят? Катера-то самолеты буксируют…

— Катера заводят тонкий линь, буксировать им до слипа всего двадцать пятьдесят метров. А за какую штуковину нам заводить трос, хотя бы самый легкий, манильский? Нет на самолете такого приспособления. Разговоров на корабле много, люди горько переживают случившееся, а один взял да и придумал…

— Так что же он придумал?

— Да не он один, а все вместе. Сделать из манильского троса и брезента мягкий пластырь, подвести его под самолет, обтянуть им корпус самолета, на манер плетеной сумки, и буксировочный конец закреплять уже за пластырь. На своей шлюпке-шестерке проверили — получается.

— Что ж, неплохо… А над чем вы сейчас думаете?

— Останусь ли командиром корабля после сегодняшнего разбора.

В перерыве некоторые участники разбора обнимались на радостях, увидев друг друга через год после последней встречи. Кто вскользь, осторожненько, кто посмелее, в полный голос, обменивались впечатлениями о сделанном Викторовым разборе, строгом, но точном, во многом поучительном. У нас на флоте Михаила Владимировича все очень уважали. Казалось, не было ни одного самого отдаленного уголка, где бы он ни побывал, ни посмотрел, как живут люди, как несут службу. Многое, очень многое сделал Викторов для развития сил флота, для укрепления его боевой мощи. Он ввел постоянное боевое дежурство на каждом корабле — не менее одного орудия. Надводные корабли и подводные лодки стали плавать круглый год. Лед или не лед, а изволь действовать. Именно при Викторове родились такие понятия, как степень боевой готовности корабля, оперативной готовности соединения, флота.