Пушкин начинал писать стихи на французском языке и привил музыкальность романского языка старославянскому бормотанию. У него музыкальность и смысл уживаются друг с другом практически постоянно. У других поэтов – время от времени. Стилисты и пропагандисты – кто их помнит кроме нобелевского комитета?

Что происходит с обществом, как оно развивается? Если вы думаете, что это происходит добровольно, или меньшинство заставляет большинство, или большинство заставляет меньшинство делать что-то хорошее или плохое, что монархия – идеал, как у Гегеля, что демократия – высшая форма управления делами людей, как у отцов основателей Соединенных Штатов Америки, то вы, по-моему, заблуждаетесь. Жизненная активность политиков или классов, выдающихся личностей, одержимых религией или идеологией народов играет роль второстепенную, а иногда никакую. Это все постфактум. Должна быть подготовлена почва, а её, как писал Ницше, делают созерцатели, кто выжил после переселений народов, чужеземных нашествий, погромов и пожаров. Когда волна потрясений проходит, остается некоторое число людей, у которых сохраняется проявление интеллекта, вокруг которых кристаллизуется общество после бешенства природы, черни или сумасшествия властей. Или не остается ничего…

Человек – существо простое как муха и запутанная траектория движения сложности ему не прибавляет. Люди не справляются с управлением, экономика вынуждена делать это сама, а они за ней только следуют. Экономика не обладает рефлексией (она все-таки неживая), поэтому использует, вместо себя, нас. Как только начинается кризис, нам становится плохо, и мы стараемся из него выбраться. Больше всего разрушает война. Тогда нам совсем плохо. Но может разрушить ссора с женой или, наоборот, излишнее ее терпение. Рынок – механизм несовершенный в силу того, что через нас им управляет экономика. Сами люди, без рынка, по своей воле управляют собой еще хуже в силу того, что они не умеют или не хотят работать, или ставят свои интересы выше интересов экономики, читай – общества или интересы общества выше своих собственных интересов, что тоже небезопасно.

Система жизни неподходящая и природа человека не позволяет от нее избавиться. Он слишком себя любит, свои телесные и умственные особенности. Любит себя и свои заблуждения. Что было пригодным, становится невыносимым. Упертость создает феномен самоуничтожения, потребность в войне, которой не хотят. Самый безобидный образ жизни, самая мирная религия, самая мирная идеология становятся разрушительными.

Есть природное свойство человека, что заложило в нем два начала – внутреннее и внешнее. Внутреннее свойство его движет, заставляет быть активным, чтобы выжить. Внешнее создает смысл его действий, созерцание, рефлексию. В силу раздвоения, чем больше он пытается управлять своей судьбой сам, тем хуже у него получается. Он вынужден постоянно оглядываться на последствия своих действий и корректировать свое поведение, учиться. Кто этого не делает, тот сильно рискует, вступает в противоречие с другими людьми и с природой. Некоторые люди и общества недовольны: их система жизни не слишком удачно продумана. Недовольство провоцирует разные нехорошие вещи внутри себя или вне себя. Психозы личные, общественные, насилие в семье, терроризм разного рода бытовой и государственный. Носители неадеквата, террора изживают себя или заставляют собой заниматься, на руины приходят созерцатели или цивилизованность навязывается насильно, происходят изменения в сторону смерти, или излечения объекта.

Чем меньше шансов, тем больше упорство. Согласны быть орхидеей на стволе, лишь бы цвести.

Профессионализм в самовыражении – в том, чтобы воплощать идею в реальность. Идея будет говорить за вас, а вы не станете конферансье. Большое горе для многих, когда они блестяще справившись с воплощением того, что надо явить свету, пытаются объясниться. Говорят то, чего нет, чтобы представить себя наособицу от того, что сотворили, и становятся мизерней, чем они есть. Беда людей – от самомнения, в самомнении.

Не мы есть что-то, а то, что мы делаем, может стать чем-то. Разговоры бессмысленны. Славы нам не прибавят.

Конечно, человек сам по себе вещь и, может быть, прелюбопытная, но тогда не надо заниматься самовыражением в чем-то другом. Занимайтесь собой.

Перспективы наши смутны. Могут ли люди ужиться друг с другом?

Шекспир уповает на любовь между мужчиной и женщиной, на одну из страстей тела, и он прав в том, что только телесное может помочь. Страсть, однако, может остыть, любовь не повсеместна.

Человек может стать лучше, но своеобразно.

Насильно – нет. Насилие – не метод. Цель – отойти от насилия. Насилие людей портит – и насильника и жертву.

Добровольно, волевым усилием – тоже нет. Стать лучше потому, что это разумно? Насилие разума над телом, насилие сознательного над бессознательным создает много комплексов и делает людей опаснее для себя и для других. Даже самые правильные из нас не могут знать, что всплывет изнутри.

Любознательность – вот что, может быть, приведет нас к необходимости «жить дружно». Одна из природных страстей человека, присутствие внешнего мира в нем, того, что создало ему мозги, которые как желудок или как легкие требуют насыщения.

Любознательность такая же естественная потребность как голод, жажда и тяга к размножению. Через посредство других страстей – кто-то из-за голода, а кто из-за баб – любознательность одних приводит к усложнению внешнего мира других. Удобств в мире становится больше, трудов для их сохранения тоже, энтропия растет, и сжимает нас в своих объятьях, люди вынуждены притираться друг к другу чуть ли не генетически. Вопрос уживания с другими и, вообще, с внешним миром, становится вопросом выживания. Тело реагирует соответственно. Начинается естественный отбор среди особей, да и сами особи поумнее, вздохнув, становятся терпимее, начинают себя ограничивать в отношениях с другими людьми настолько, насколько это возможно, насколько это не калечит их психологически и телесно. Я никогда не был поклонником флагеллантов, но вполне допускаю, что среди них вполне могли попадаться удовлетворенные своей жизнью мазохисты.