Можно наслаждаться тем, что оно выбрасывает на берег: собирать камешки и ракушки, разглядывать тину и мелких медуз, вымывать янтарь, слегка намочив в соленой воде ноги. А можно плескаться у берега и мочиться в море. Плескаться, мочиться и радоваться…

Можно оседлать белогривые волны и пуститься вдогонку за чайками, понимая, что не то что горизонта, или другого берега, но даже острова никогда не достигнуть… И, зная об этой бесконечности моря, любить его еще больше за простор и широту…

Можно кататься на катамаране, банане, лодке, водном мотоцикле… Выйти под парусом или пуститься в кругосветное путешествие на корабле, пережить морскую болезнь и породниться с морем… Можно…

А можно покорить глубину – гидрокостюм, компенсатор, барометр, баллон с воздухом за плечами – это дайвинг, и это совсем другой мир. Подводные обитатели, затонувшие корабли, нейтральная плавучесть и водный космос. Можно зависнуть в толще воды и почувствовать сумасшедшую энергию и силу стихии, расслабляющую и обескураживающую своей мощью…

Можно попасть в водоворот подводного течения, разбиться о рифы, получить смертельный укол от подводного жителя, хрустнуть на зубах акулы и все-таки не разгадать тайну моря…

У моря меняется настроение: приливы и отливы, шторм и штиль. Море не пытается понравиться. Ему плевать на тебя. И от этого еще больше хочется к морю.

Море всегда остается с тобой.

Море всегда остается собой.

Я хочу писать, как море.

Я хочу быть морем.

Я море…

Мне было 16 лет, когда у меня случился первый роман – с посвященными стихами, серенадами в мою честь, шашлыком из земляники, букетами роз, висящими за окном, которые я доставала по утрам через форточку… В преддверии Нового года мы с моим парнем решили написать письма, заключавшие в себе наши пожелания друг другу, планы на будущее и размышления о перспективах наших отношений. Написали, не обсуждая, каждый свое письмо. Запечатали в конверты и положили в выдвижной ящик моего стола, пообещав друг другу, что откроем их ровно через год и посмотрим, что из запланированного нами сбылось, стали ли мы ближе, осознаем ли мы желания друг друга, есть ли у нас будущее и каково оно.

Наш роман пережил только восьмое марта. Потом благополучно, не без помощи моей мамы, развалился.

В десятых числах марта мой «рыцарь без страха и упрека» с остекленевшими глазами завалился в нашу квартиру, обнял «белого друга», ознакомил его с содержанием своего желудка и, горько рыдая, причитал, что он меня не достоин. Моя мама всецело поддержала моего избранника:

– Не достоин.

Рыцарь был выдворен из квартиры.

А на следующий день, когда я ушла в лицей, «любовь всей моей жизни» пришла в наш дом и попросила мою мать вернуть все не съеденные мной подарки. Мама достала большую дорожную сумку, купленную мной в Германии, и сложила туда все, что было мной «нажито» во время этого романа…

Так исчез мой первый мужчина.

Письма еще несколько месяцев лежали в моем столе. Мне даже не жгло руки взять их и прочитать. Летом я открыла эти конверты… Я очень плохо помню мои и его чаяния насчет наших отношений – все-таки 12 лет прошло. Но одна строка врезалась мне в память: «Я хочу услышать, как поет моя девочка».

Мой мужчина был музыкантом, непризнанным гением (не признанным даже мной), автором-исполнителем в одном лице. Он замечательно культивировал во мне комплекс неполноценности:

– Дорогая, ты совершенно не слышишь музыку.

Эти слова прибивали меня к земле и не давали возможности раскрепощенно танцевать и горланить на вечеринках попсу вместе со всей захмелевшей компанией.

А потом он хотел услышать, как я пою… В пьяной компании – плохо. Ужасно. Невыносимо.

Замечательно – когда пишу или декламирую свои стихи. Вдохновенно – во время оргазма. Искренне – когда говорю о любви…

Я хороший друг, но плохая жена. Жена должна быть наивна, как жабьи глаза. А с моей цепкостью и иронией влюбленность можно сохранять только в состоянии запоя. Мне трудно не замечать очевидных вещей. Мне трудно не поднять грязные носки с пола, любовно брошенные мужем посреди комнаты. И поднять тоже трудно. И так во всем.

Я никогда не встречала двух этих идолов – настоящего мужчину и настоящую женщину. Преданных, верных, любящих, счастливых. Рядом со мной всегда были человечки. Со своими слабостями…

Я видела истеричных воспитательниц детского сада, вымещающих на детях все свои обиды за несложившуюся личную жизнь. Я видела рифмоплетов-алкоголиков, мнящих себя вторыми после Бога и первыми перед Бродским. Я видела жалких домохозяек, считающих копейки, бутылки, авоськи, тряпочки, наивно верящих, что если муж бьет, значит любит. Я видела трусливых военных, которые не работают и не служат, а ждут войну. Я видела фригидных женщин и жадных мужчин. Я видела, видела, видела…