Он беспокойно пошевелил крыльями. Твою мать, у него есть крылья. Он мог летать. На мгновение он обдумал это, впервые проигнорировав часть Невидимого и обратив внимание на простую красоту и мощь наличия крыльев. Свобода. Сила.

Но с того самого дня, как он начал их отращивать, он лишь ныл о зуде и боли, необходимости их чистить и о невозможности спать на спине. Любая поза оказывалась неудобной, и он начинал бояться, что ему как летучей мыши нужно повиснуть вниз головой, чтобы хоть как-то отдохнуть. И конечно, эти чёртовы штуки большую часть времени болели, неправильно ощущались на его теле, держали его в постоянном напряжении.

Он расправил плечи, простирая свою сущность друида в придатки фейри, впервые принимая — нет, приветствуя их. Когда мир вновь будет в безопасности, он сможет лететь по бархатному ночному небу над Шотландским нагорьем, наблюдать, как волки в лунном свете в шутку дерутся со своим молодняком, несколько часов парить рядом с величественным орлом, скользить вдоль серебристого озера, упасть и мягко приземлиться на постель из вереска.

Грёбаный ад, у него есть крылья!

Впервые с тех пор, как он начал превращаться в нечто иномирное, он ощутил… ликование.

Его крылья ответили, слегка приподнявшись, запорхав, как будто в знак удовольствия, как будто они с холодностью кошки ждали, когда их заметят, погладят, оценят. Жар пронёсся по его телу в сильные, надёжные паруса, которые расправились и раздулись безо всякой сознательной мысли, мощные мышцы в его плечах гладко струились, крылья высоко выгнулись, а потом вновь скрестились вниз, чтобы устроиться за его плечами в позе, которая прежде казалась ему недостижимой. Идеально сложенные именно там, где они должны быть.

Без проблем.

Не волочась по полу и не причиняя боли.

Он покачал головой, криво улыбаясь. Его крылья всегда инстинктивно знали, как устроить себя, но его мозг мешал им. Он сам себе мешал. Они были бременем, потому что он считал их бременем, а теперь он думал о них как о даре, и они вели себя как дар.

Он украдкой взглянул на своего компаньона. Если он мог научиться любить себя и мир вокруг него, Бэрронс мог научиться заводить друзей. Благодаря Дэйгису, Келтары и Девятка практически нахрен поженились. Они стали кланом в каждом значении этого слова. Как и Девятка, Келтары долгое время оставались замкнутыми, скрытными, умышленно поддерживая изоляцию. Но мир изменился, и ни одна группа больше не может позволить себе замкнутости. Слишком много рисков, чтобы избегать разделения знаний и силы.

Кристиан хотел друзей. Он скучал по этому, будучи парнем. Проклятье, у него хотя бы были сверстники.

Бэрронс наградил его раздражённым взглядом.

— Что? Не говори мне, что ты действительно можешь слышать, о чем я думаю, — сорвался Кристиан. Он бы не удивился. Бэрронс и его люди странно настроены улавливать малейшие нюансы людей.

— Я стараюсь не слышать, — пробормотал Бэрронс. — Иногда вы, адские создания, как будто держите грёбаный мегафон у своих мозгов.

— Как зовут того бога? — Кристиан быстро сменил тему. Вести себя вежливо проще, если бы он знал кое-что о том, к кому обращается.

— Кулсанс[64]. Они хранители дверей, врат и проходов, самой преисподней, неизменный оплот на пороге всего пограничного. Когда их можно расшевелить, чтобы они обеспокоились. С ним может быть Кулсу[65]. Если так, остерегайся её лезвий.

— Каких лезвий?

— Тех, что я только что упомянул.

— Почему Кулсанс — это они?

— Увидишь.

— Они ужасны? — Кристиан готовил себя к худшему.

Бэрронс бросил на него насмешливый взгляд.

— Не ужаснее того, каким им можешь показаться ты.

— Ну, и откуда они? Как ты находишь этих старых богов?

— Заткнись уже нахрен.

— Да что черт подери не так с попытками понять мою ситуацию? Ты был такой же занозой в заднице, когда Мак пыталась со всем разобраться? Как она тебя терпела?[66]

— Она предпочитает, чтобы я лежал. На ней. Часто — сзади неё. Хочешь продолжить этот разговор, горец?

Они молча прошли по длинному белому коридору.

Кристиан МакКелтар («Песнь Лихорадки»)

Я украл немного волос Мак и ношу их в бумажнике. Да, Смерть носит бумажник. Забавно, какие вещи ты делаешь в попытках нормализовать себя. Не то чтобы что-то в этом бумажнике имело хоть какую-то проклятую ценность в этом мире, но когда я засовываю его в джинсы, у меня складывается смутное ощущение, что я являюсь Кристианом МакКелтаром из клана Келтаров, у которого есть водительские права, кредитные карты и фотография матери, и ещё одна фотография меня с моей детской любовью Тарой, строящих крепость у озера. Я ношу волосы Мак не из сентиментальности или интереса к ней, а потому что с ними я могу просеяться к ней в любой момент и куда угодно, а присматривать за этой женщиной — в списке моих приоритетов.