— Но…

— Никаких «но». Делайте, как вам говорят.

Хеймитч берет со стола бутылку и уходит. Как только закрывается дверь, становится темно. Внутри вагона еще можно что-то разглядеть, кое-где горит подсветка, а за окнами словно опять наступила ночь. Мы, должно быть, въехали в туннель сквозь горы, отделяющие столицу от дистриктов. С востока в Капитолий почти невозможно проникнуть иначе, как через туннели. Это его географическое преимущество и есть главная причина того, почему дистрикты проиграли войну, а значит, и того, почему теперь я трибут. Воздушным силам Капитолия легче легкого было расстрелять повстанцев, когда те стали карабкаться по горам.

Пит Мелларк и я молча стоим на месте, пока поезд мчится сквозь кромешную тьму. Туннелю, кажется, нет конца, и от мысли, сколько тонн скальной породы отделяет нас сейчас от неба, у меня сжимается сердце. Жутко и противно быть вот так замурованной в камень. На ум приходят шахты и мой отец, оказавшийся запертым внутри них, как в ловушке, без надежды увидеть солнце, навеки погребенный в их мраке.

Наконец поезд сбавляет ход, и вагон заливается светом. Как по команде, мы с Питом несемся к окну скорее увидеть то, что до сих пор видели лишь по телевизору — всевластный Капитолий, главный город Панема. Телекамеры ничуть не преувеличивали его великолепия. Скорее наоборот. Разве способно что-то передать такое величие и роскошь? Здания, уходящие в небо и сверкающие всеми цветами радуги. Блестящие машины, раскатывающие по широким мощеным улицам. Необычно одетые люди с удивительными прическами и раскрашенными лицами, люди, которым никогда не случалось пропускать обеда. Цвета кажутся ненастоящими — не бывает такого чистого розового, такого яркого зеленого, такого светлого желтого, что глазам больно смотреть. Они словно выпущены на фабрике, как те маленькие кругляши леденцов в кондитерском магазинчике в Дистрикте-12, о которых мы даже мечтать не осмеливались, настолько они дорогие.

Люди узнают поезд, перевозящий трибутов, и возбужденно тычут в нашу сторону. Я отступаю от окна, меня тошнит от того, как они воодушевляются, предвкушая зрелище нашей смерти. Пит, однако, остается на месте и даже машет рукой и улыбается зевакам до тех пор, пока поезд не заезжает на станцию и не скрывает нас от их глаз.

Пит видит, каким взглядом я на него таращусь, и пожимает плечами.

— Кто знает? — говорит он. — Среди них могут быть спонсоры.

Надо же, как я в нем ошибалась! Я вспоминаю все действия Пита с момента, как мы вышли на сцену. Дружеское рукопожатие. Его отец с печеньем и обещанием помогать Прим… может, сам Пит его и прислал? Слезы на станции. Вчерашняя забота о Хеймитче и вызывающее поведение сегодня, когда стало ясно, что играть в хорошего мальчика без толку. А теперь еще эти приветственные жесты из окна, желание сразу же понравиться толпе.

Все стало на свои места, все — часть одного плана. Пит не считает себя обреченным. Он уже изо всех сил сражается за жизнь. А значит, добрый сын пекаря, подаривший мне хлеб, изо всех сил постарается убить меня.

— Как же ты ошибаешься, Китнисс, — шипит Пит, закрывая книгу. — Конец главы.

— Уже поздно, надо расходиться по домам, — замечает Гейл.

— Цинна, Финник и Джоанна оставайтесь у меня, остальные пусть идут по домам, — говорит Хеймитч, поднимаясь.

— Во сколько встречаемся завтра? — интересуется Гейл, беря куртку.

— Как только вы проснётесь, — пожимает плечами Джоанна. — Соберитесь где-нибудь и тащитесь сюда.

— Отлично, спокойной ночи, — говорит Китнисс и они, с Питом и Гейлом, покидают дом, каждый находясь в своих мыслях.

========== Глава 4 ==========

С самого утра Пит, Гейл и Китнисс встретились около входа в деревню победителей, им всем не терпелось продолжить читать книгу.

Зайдя в дом Хеймитча они увидели Эффи Бряк, которую совсем не ожидали увидеть.

— Здравствуйте, ребята, — добродушно улыбается Эффи, попивая чай.

— Эффи прибыла пару часов назад, — пожимает плечами Хеймитч. — Мы дали ей прочитать первые главы, чтобы не терять время.

— Отлично, — говорит Китнисс, садясь туда же, где сидела вчера, рядом с ней, как и вчера, садится Гейл, а с другой стороны присаживается Финник, протягивая три кружки коричневой жидкости.

— Тот самый горячий шоколад, который так понравился книжной тебе, — подмигивает он, отдавая кружки Питу, Гейлу и Китнисс.

— Вкусно, — одобрительно кивает Гейл.

— Кто читает следующим? — спрашивает Китнисс, покончив со своим шоколадом.

— В следующей главе должен появиться я, — улыбается Цинна. — поэтому я хотел бы почитать.

— В качестве кого ты там должен появиться? — интересуется Пит.

— Я ваш стилист в этом году, — пожимает плечами тот, беря книгу в руке.

— Глава номер четыре, — читает он.

Вжи-и-ик! Я стискиваю зубы, когда Вения, женщина с волосами цвета морской волны и золотистыми татуировками над бровями, дергает за клейкую ленту, выдирая волосы на моей ноге.

— Прошу прощения, — пищит она, — но у тебя слишком много волос!

Почему у них всех такие дурацки писклявые голоса? Почему они едва раскрывают рот, когда говорят, а любая фраза звучит вопросом? Гласные какие-то не такие, слова оборванные, на месте «с» присвист… так и хочется передразнить.

Вения скрючивает сострадательную — как ей, наверное, кажется — гримасу.

— Могу тебя обрадовать. Эта — последняя. Готова?

Я вцепляюсь руками в края стола, на котором, сижу, и киваю. Рывок, боль, и последняя полоска волосков выдрана с корнем.