Наконец мы приехали. Аэропорт в Свердловске 1953 года – это просто длинный барак, рядом забор, за которым идет строительство. Тогда еще не было даже и старого аэропорта. Народу почти нет, все закрыто. Самолетов не видно. Пахнет керосином и полынью одновременно. Мимо нас проходит группа смеющихся людей, среди них – летчики. Голоса затихают, и мы узнаем, что папин рейс задерживается по метеоусловиям. Кажется, что эти слова совсем из другого мира. Наверное, он прилетит не раньше завтрашнего дня. После того как нервное напряжение достигает предела, наступает спад – как защита. Надо возвращаться домой. Мама испуганно пересчитывает деньги, мелочь – все, что есть, чтобы расплатиться за такси. А как ехать завтра? Ничего, она очень рано встанет, съездит на работу, чтобы предупредить и перехватить денег. Ей дадут. Ее любят на работе. Говорят, что она всегда вносит мир в их неспокойный женский коллектив.

Половину ночи мы не спим. Просто не в состоянии заснуть. Пузырек с валерьянкой заметно пустеет. Но вот и утро. Мама выглядит страшно: глаза и веки красные, синие мешки под глазами, отекшее лицо пылает. Походка неуверенная. Уехала отпрашиваться и занять денег. «Господи, дай ей сил!». Бабуля старается держаться, но это дается ей с трудом. В бессмысленном метании по комнате в ожидании мамы проходят часа два-три. Глаза все время устремлены на ворота – когда она придет?

Но вот ворота открываются, и… входит мужчина. Невысокого роста, очень крепкий, широкоплечий. На нем костюм и плащ, светлая сорочка подчеркивает странный цвет его лица (северный загар). У него синие-синие глаза. Он осматривается и, как будто бывал тут раньше, решительно идет к нашему дощатому домику. Открывает дверь и… подхватывает бабушку, готовую упасть.

– Гришенька!..

– Мамочка!..

Слышны только обрывки слов и глухое прерывающееся рыдание. Он оборачивается. Какой-то миг он поглощает меня глазами, он весь уходит во взгляд. Потом хватает меня и целует, и смеется, и плачет, и снова смеется.

– Доченька моя? Лелечка?

Он смотрит, смотрит… Я просто оглушена таким шквалом эмоций. И тоже смотрю, смотрю… на него. Так вот он какой, мой папа! Какой он мощный, крепкий, какой у него благородный облик, и синие-синие глаза, и черные волосы, чуть седые на висках! Он красивее всех на свете!

Но в глазах его вопрос. Ну конечно… Где она, где его бесконечно дорогая Ниночка? Где, где же она? Он стоит на пороге открытой двери нашей комнатушки, когда во двор входит измученная, изнуренная женщина – силы ее на исходе. Женщина видит его… и на миг останавливается. Но кто же она? Такая молодая, почти девушка, тоненькая, стройная, в своем темно-зеленом платье в полоску. Глаза сияют, как два солнца. Она не идет, а скользит по воздуху. Кто эта красавица? Это моя мама! Он кидается ей навстречу, и она падает в его объятия…

Уже к вечеру мы немного успокаиваемся, чтобы говорить, говорить… вспоминать и опять плакать, хотя слез уже не хватает… Но еще не осознаны все утраты, еще столько не рассказано. Это придет потом.

Засыпая, утомленная переживаниями, я слышу, как в ушах моих равноправно звучат три голоса. Настоящая полифоническая музыка: тихая беседа родителей, трудное, старческое дыхание заснувшей бабушки и сильный шум дождя – первого настоящего дождя после зимы, смывающего и уносящего в Лету остатки зимы и бури страстей, пережитых сегодня. Легкие, светлые мечты о будущем смежают мои усталые веки. Как хорошо, как спокойно, когда есть папа! «Слава Тебе, Господи, что дал нам пережить такую дорогую минуту встречи!».

Жизнь сложилась так, что мое общение с отцом было не постоянным, а скорее эпизодическим. Первая наша встреча, как уже было сказано, произошла по его приезде с Севера, когда мне было почти шестнадцать лет.

Не прошло и месяца после возвращения, и папа осуществил данный им обет – посвятить всего себя служению Богу и Православной Церкви. Мама, конечно, его поддержала. Прослужив недолгое время диаконом в Иоанновской церкви Свердловска, он получил постоянное место в небольшом районном городке Кушва, куда они с мамой и поехали. Я же осталась в Свердловске продолжать учебу, и с этого времени фактически началась моя самостоятельная жизнь.

Конечно, мы виделись. Все каникулы я проводила у них. Но велики ли каникулы для познания внутреннего мира человека, прошедшего такой сложный путь? Да и я в силу молодости была слишком занята своими проблемами, чтобы глубоко понять, что пережил он и как формировался (лучше сказать, выковывался) его характер. Он попал в сталинскую «мясорубку» всего в двадцать четыре года. Как он не сломался духовно и физически в столь молодом возрасте? Именно там возмужала его воля и укрепилась вера. Каким сильным, но внутренне закрытым человеком приехал он с Севера!

И в последующие годы жизнь ставила перед ним сложные задачи, но они отвечали уже новому времени… В те годы я не могла заметить и оценить его постоянный духовный рост. И лишь теперь, стараясь понять и охватить его личность, сложить воедино его записи, дневники, письма, вкладывая в недостающие звенья свои воспоминания о его беседах с родными, советы многочисленным духовным чадам, несущим ему свою боль и неразрешенные вопросы, я пытаюсь выявить его самые главные требования прежде всего к себе, а затем – к людям. Вера. Чистейшая, беззаветная, безусловная вера и надежда на Господа при любых обстоятельствах… Но как сделать эту веру не застывшей, не мертвой, а живой, трепетной и приносящей спасительные плоды? Это стало его целью и в самосовершенствовании, и в постоянной духовной помощи всем нуждающимся в нем.