Подскакал он к воротам, спешился, поводья у него привратник монастырский Пётр перехватил. Перехватил, да и сказал вдруг:

– Что же ты, Никита, опаздываешь? Игумен-то тебя – давно ждёт. Уже раза два из кельи выходил – про тебя спрашивал. – И Никите хитро так подмигнул, словно старому приятелю.

Кто мог доложить игумену о его приезде? Никто об этом и знать не мог. Да и мчался Никита так быстро, что за ним и угнаться невозможно было.

Куда же тогда отправляться? В какой такой путь?

Вошел Никита в ворота, трижды перекрестился, на три стороны поклонился, а навстречу ему уже и игумен идет – отец Харлампий, старенький, согбенный, весь в чёрном, а в руках – посох крепкий. И не один идет – рядом с ним молодец добрый, одет по-крестьянски, за поясом топор. Лицо у молодца открытое, глаза словно улыбаются, но сам – серьезный.

– Ну вот, Никитушка, и ты. Давно мы тебя поджидаем, – начал старец тихо. Словно ветер в листве прошелестели его слова, и от этого ветра борода его белая и редкая как туман легонько зашевелилась. – Надо вам, милые мои, в путь собираться. Да и собираться-то вам некогда, времени совсем мало осталось. Прямо сейчас и отправляйтесь.

– Благословите на битву с врагом лютым! – склонился пред ним Никита.

– Да рано ещё о битве думать, милый. Воевать-то гляди – некому! А один в поле не воин. Даже такой как ты.

Поднял Никита глаза на него. В глазах – изумление. Куда же тогда отправляться? В какой такой путь?

– Нужны, милый, три вещи, чтоб врага победить. Иначе – никак невозможно. И не простые те вещи, а – умные!

Совсем Никита запутался. Враги стоят станом – вот-вот ордой несметной двинутся на Тридевятое царство. А отец Харлампий посылает его неизвестно куда, за какими-то вещами, пусть хоть и умными.

– Никуда они не двинутся, – сказал вдруг серьёзно старец, и брови его сурово сдвинулись. – Пока назад не вернетесь, будут стоять там, где стояли. А народ будить надо. Понимаешь? Может для того эти люди дикие и пришли с запада, чтобы разбудить всех, а то… Ну да благословит вас Господь в дорогу, езжайте с Матвеем, да гляди, Никита, его слушайся. Матвей из вас двоих будет за старшего.

И, не объясняя боле ничего, старец благословил их в дорогу и скрылся у себя в келии. А Никита остался стоять рядом с Матвеем и стоял так до тех пор, пока за маленькой старческой фигуркой не закрылась дверь.

Некоторое время они ехали молча – Никита и Матвейка. Я надеюсь, что Матвейку вы знали сразу, вы ведь умненькие дети, так что кто он такой и откуда, я напоминать не буду.

Никита всё пытался понять, за какими именно вещами они едут и куда? Старец ничего ему не объяснил. Его размышления прервал Матвейка.

– Это очень просто, – сказал он и улыбнулся. – Вещей всего три. А вот ещё одна – её передал тебе отец Харлампий и сказал, чтобы ты носил её всегда у сердца и только иногда надевал на голову.

И он с благоговением протянул Никите маленькую чёрную шапочку.

– Это скуфейка старца Афанасия, – объяснил он.

Никита осторожно принял её из рук Матвейки и вопросительно посмотрел на него. На время они приостановили коней.

– Одень её, если хочешь, и сам всё поймёшь.

Шапочка была небольшая и с трудом налезала ему на самую верхушку головы, но и этого оказалось достаточно. То что увидел Никита… Впрочем это и объяснить трудно – то, что он увидел. Сначала – ничего. Всё как было, так и осталось. Лес впереди, перед лесом – речка. По бокам – поля, на полях мужики пашут. Пашут, несмотря на царский указ. А может быть до них ещё гонцы не доскакали?

Но вот словно незримый свет осиял голову Никиты. Всё вроде как и прежде: лес как лес, речка… Но что это? Над лесом, высоко-высоко в небе, прорезая облака, висит огромная сияющая секира. Точь в точь такая, какую носят при себе обычно козлорги, с голубым стальным лезвием и тяжелой рукоятью, только огромная – такая, каких и не бывает. Висит она над всем Тридевятым царством и не падает. Пока не падает, но словно готова упасть и поразить всех людей, живущих в Тридевятом царстве, всех до одного, это Никита почувствовал. Почувствовал сердцем – самой его глубиной. И ещё он увидел лучи – яркие сильные лучи света, падающие из самой сокровенной небесной вышины. И лучи эти касались своими кончиками страшной секиры, и они-то и не давали ей упасть на Тридевятое царство и поразить всех, кто в нем живет.

Ни слова нее мог вымолвить Никита от этого видения. А Матвей словно тоже видел всё это и тихо произнёс:

– Уже и секира лежит при корнях дерева: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь [5] .

– А лучи?.. – еле слышно произнёс Никита.

– А лучи? – переспросил Матвей. – Лучи эти значат, что ещё не все уснули. Кто-то и бодрствует.

– Все уснули?.. – словно не расслышал Никита.

– Посмотри туда… – Матвей чуть развернул его в сторону деревни.