– Люблю. Блока люблю, Цветаеву. Я на них выросла, можно сказать. И Высоцкого люблю. Вот человек был!

– А Ахматову?

– Не совсем ее понимаю, – Пра смотрела куда-то поверх моей головы. – Ахматова какая-то…печальница, что ли, келейница…не знаю, не близко как-то мне это.

А вот мне очень нравится Ахматова. Она разная, но всегда очень женственная и по-женски мудрая. В двенадцать лет я получила в подарок томик, обитый синим велюром с серебристым тиснением – просто чудесный. Мелованная бумага, портрет самой поэтессы на первой странице: полуопущенный взгляд, бездна изящества в наклоне шеи, тяжелые волосы, тяжелые веки, пленительно-горькая складка у губ. Стихи оказались еще чудесней. Сейчас таких не напишут. Конечно, Изольда разделяла мой восторг. И прекрасно читала Ахматову. У моей подруги был низкий звучный голос, только вот она боялась до ужаса публичных выступлений и долго настраивалась, чтобы прочесть в классе заданное на дом то или иное стихотворение. Чаще всего мы вообще сидели тихо и надеялись, что наш любимый Сан Саныч, преподаватель словесности, нас не заметит, или притворится, что не заметил. Частенько он так и делал, но иногда все же надо было читать. Изольда краснела неровно, пятнами, нервно сплетала пальцы и шла к доске. Минуты две стояла молча, переминалась с ноги на ногу. Я с места делала ей успокаивающие знаки. Надо сказать, в классе подобные странности воспринимали спокойно, никто не хихикал, не отпускал ехидных шуточек. Я уже говорила, нас уважали. А может, просто не хотели портить отношения с отличницами, у которых всегда можно было списать какую-нибудь там историю, попросить помочь с переводом или «свериться» с домашним заданием.

Изольда принесла чай и печенье. Пра внимательно смотрела в чашку, будто пыталась разглядеть что-то на дне. Потом вздохнула.

– И все же у меня душа не на месте, Из. Я вновь дико извиняюсь за вчерашнее. И хочу загладить свою вину. Ты вот что: хочешь поехать в Чехию, на реставрацию замка? А хотите, езжайте вдвоем?

Мы одновременно поперхнулись чаем, Изольда раскашлялась. Пра начала долго и путано объяснять, что, мол, в Чехии есть замки, которые реставрируются силами волонтеров, и можно поехать в этот лагерь, полдня работаешь, а потом свободное время… Правда, за работу не платят, но зато кормят, возят на экскурсии, да и дорога в оба конца – тоже за счет фирмы. Вот, а в том лагере, куда Пра собралась, полно ее друзей-неформалов, отличная тусовка, они туда каждое лето ездят, Изка может со всеми познакомиться, в общем, скучать не придется…

У моей подруги разгорелись глаза. Она порывисто схватила меня за руку.

– Поехали, Мах? На все лето!

Я вообще не люблю, когда меня зовут Махой (сразу ассоциация с картиной Гойи, да и вообще грубовато), но у Изки это как-то хорошо выходит, не обидно. Поехать я не смогла. Только вчера устроилась подрабатывать на хладокомбинат. Ничего особенного, клеить этикетки на мороженое, но заплатят хорошо. Со мной составили договор, оформили пенсионный… Будут свои деньги, не все же у предков просить, мне, в конце концов, шестнадцать лет. Мама, правда, ворчала: какие твои годы, еще наработаешься. А мне было радостно.

Наверное, я могла бы поехать с Изкой, нашла бы кого-нибудь, кто поработал на хладокомбинате за меня. И все могло бы пойти иначе…но выезжать надо было через неделю, у Изольды был загранник, а у меня нет, и прочее, и прочее. Подруга, очертя голову, устремилась навстречу приключениям, тетя Зоя обрадовалась, что племянница повидает мир, а Пра пообещала Изку «сделать человеком». Тоже мне, Пигмалионша выискалась. Хотя, скорее всего, я просто завидовала. Мы обе ждали перемен, но Изольда шагнула им навстречу, без колебаний и страха, а я осталась там, где была.

Лето пролетело быстро. Три раза приходили открытки от Изки, состоящие в основном из восторженных междометий, один раз прорвался международный звонок. Шум и треск в трубке были такими, как будто звонили с орбиты.

– Маха, привет! – возбужденно кричала Изольда. – Маха, ты не представляешь, как здесь здорово! Я так по тебе соскучилась! Скоро уже приеду! Как ты сама?

– Все хорошо! – набрав воздуха в грудь, заорала я в ответ. – Приезжай скорей, я тоже очень скучаю! Привет тебе от всех!

У меня и правда было все хорошо, разумеется, если не считать того, что я безумно скучала по своей подруге. Работа не тяготила, приятным бонусом была возможность есть любое мороженое. Я этой возможностью пользовалась по полной программе, а потому три дня лежала дома с жестокой ангиной. «Это профессиональное, – пошутила наша менеджер, – все проходят». Зато как здорово было идти домой со смены, положив в матерчатую сумку спецодежду, чувствовать себя абсолютно взрослой. Ну и приоделась, конечно. Неожиданно для самой себя купила джинсы, черную дутую куртку на осень, а самое главное – «мартенсы», тоже черные, средней длины. Удобнее обуви я не носила. С джинсами и черной рубашкой ботинки смотрелись просто суперски. В классе не узнают… В последний день каникул я пошла в парикмахерскую и сделала модельную стрижку «каскад». Совсем коротко не стала, оставила волосы до плеч. Я ждала Изольду. Я готовилась и немножко боялась: Изка изменится. Точнее, это Пра ее изменит. За тем и поехали. К началу учебного года подруга не вернулась, тетя Зоя сказала, чтоб я не волновалась, приедет через пару дней.

Наша вторая парта на среднем ряду показалась мне совсем неуютной без Изки, я нервно оглядывалась через плечо, ожидая, что вот скрипнет дверь, и Изольда появится, извинится за опоздание, пройдет к своему месту, аккуратно повесит сумку на спинку стула. И все будет, как было. На самом деле я знала: как было, уже не будет, и в одну реку не войти дважды, как бы не хотелось.

А потом… Дверь-таки скрипнула, и она вошла. Все повернулись разом, как один человек, разом выдохнули, и было от чего.

– Охренеть, – потерянно проронила Анька.

Сказать, что подруга изменилась, значит, не сказать ничего. Она стала совсем другой, будто в онлайновой компьютерной игре, когда ты меняешь внешность своего героя нажатием нескольких кнопок. Мы узнали Изку только по глазам.

Волосы из рыжих стали какого-то нереального цвета: графит не графит, черный не черный… Оттенок Изольдиных волос не имел ничего общего с дешевой чернотой, какую очень любят малолетние «готы» и «эмо». Он наводил на мысли о пустом асфальте, исхлестанном косыми струями дождя, об осенних сумерках бессолнечных дней. С хвостом Изка рассталась, волосы стали виться, на их фоне черты лица казались резче, определеннее. Я впервые заметила, какой твердый у моей любимой подруги подбородок, какие высокие скулы и какие впадинки под скулами. Янтарные глаза, подведенные тонкой черной линией. Черная короткая юбка, какие-то непостижимые ботинки на высоких каблуках и жесткий кожаный корсет поверх блузки с прозрачными рукавами. Несколько серебряных цепочек с подвесками, несколько браслетов, кольца на всех пальцах, черные ногти. Фигура тоже стала другой: плавные, женственные линии, узкая талия и высокая грудь. Или она всегда была такой, а я не замечала? Изольда прошла через весь класс, стуча каблуками, дошла до кафедры.