– Сейчас-сейчас, Лютрочка!

Бежишь к ней между вольерами, по проходу наискосок, пока она не покалечилась, а потом не можешь вспомнить, кого накормила до неё, кого нет.

И тут слышишь, как Финик тявкает, визжит. Он подзывает тебя к себе. Значит, ещё голодный. И все в этом ряду голодные, кто после него.

Ты торопишься и сыплешь корм на снег и на солому, мимо мисок. Думаешь: «Как я успею всё? Ведь это нельзя – всё успеть…» Становится жаль, что дядя Юра уже ушёл. Можно же было попросить его – не помогать даже, а просто постоять здесь, во дворе… Мало ли, что у него работа закончилась, может, он бы и согласился. Я бы всем разносила корм, а он читал свои стихи…

Ты представляешь на бегу, что тебе тогда было бы лучше. Гораздо лучше, чем одной. Всё бы у тебя быстро получилось, потому что было бы спокойней. И вдруг смотришь: оказывается, ты и не заметила, как обежала всех. У половины собак и корма уже нет, и миски уже вылизаны! И тебе можно теперь остановиться посередине двора, передохнуть, послушать, как здесь по тебе скучали всю ночь и как теперь рады-ррады-рррады!

Ты можешь даже поболтать с ними, со всеми по очереди:

– Привет-привет, Лютра!

– Здравствуй, царица Сарама!

– Привет, Ириска, ох ты моя скромница!

– Здравствуй, Финик! И ты, Нуська! И ты, Тапка, здравствуй!

Но долго тебе нельзя отдыхать – надо ставить варить мясо.

В домике тебя ждут три огромные кастрюли. Из них ни одна не влезает под кран, и значит, воду в них ты наливаешь из ведра, прямо на плите, где они толкают боками друг друга.

Мясо варить три часа, и в это время ты выпускаешь собак. На главной территории, возле служебного домика, первыми выходят гулять Лютра, Сарама и Пальма, и ещё три собаки поменьше – Тапка, Ириска и Альма. А на второй территории можно выгуливать всех сразу, и никто не ждёт очереди, чтобы побегать по двору. Там крупные, почти взрослые щенки, а из больших собак только одна Тучка. Она не выбегает сразу, если открыть вольер. Наоборот, она забивается в будку и оттуда скулит, канючит, чтоб я поскорей ушла.

Я говорю ей:

– Да больно мне нужно с тобой возиться!

Даже с теми, кто прыгает с лаем на тебя и ставит тебе лапы на плечи, так что и коленки у тебя сгибаются, и то некогда обняться как следует. Потому что ты должна чистить вольеры.

И ты лопатой долбишь заледеневшие кучки, а после кидаешь их в дырявое ведро и тащишь на мусорку. И думаешь: «Всё время я здесь с каким-нибудь ведром – то с чистым, для корма, то с вот этим, уличным».

Ещё есть ведро в домике, чтобы мыть полы, но оно так и будет стоять в своём углу до вечера.

Мусорка – на второй территории, высоко на пригорке. Достаточно высоко, чтобы у собак не возникало желания порыться в ней. Или чтоб это желание пропадало поскорее. Захочет какой-нибудь щенок забраться наверх, полюбопытствовать, что там, да с полпути свернёт, раздумает. А я карабкаюсь на гору со своим ржавым ведром. И сверху мне хорошо виден изгиб дороги, уходящей за город среди деревьев.

Я и не заметила, когда совсем рассвело. И мне становится необыкновенно радостно оттого, что я вижу эту дорогу, что она есть и можно заработать достаточно денег и куда-то поехать по ней. Например, вон в том автобусе. Или в машинке, которая отсюда кажется совсем маленькой. А потом где-нибудь пересесть на самолёт… С мамой – она же хотела раньше полететь в какую-нибудь тёплую страну.

Собаки внизу, подо мной, носятся, и нарочно врезаются друг дружке в бока, и кусают одна другую за холку – у них тоже радость, им нравится белый снег. Он всюду внизу, и железный забор приюта врезается в него, как большой нож врезается в крем на торте, чтобы отделить самый лучший кусок.

Нет, здесь у нас сразу два лучших куска – большая первая территория и маленькая вторая.

Я вижу, как на забор со стороны первой территории прыгает Сарама, и ещё, и ещё раз. Так она мне говорит, что кто-то пришёл, кто-то звонит уже к нам в дверь.

Считается, что Сарама – самая умная собака в приюте. Но это, по-моему, смотря как выбирать. Это уж кто в чём силён. Тапка, например, одна-единственная откроет любую задвижку, и дверцу её вольера надо приматывать проволокой. Но в людях она не разбирается – кто её приманит, к тому и пойдёт. Хотя по людям сразу видно, кто понимает, что живую собаку берёт, а кому лучше бы заводную купить в магазине, интерактивную… Кто только не приходит сюда, к нам!

Я бегу к воротам через первую территорию, думая: «Разве уже есть десять часов? Не может быть, чтоб уже было десять часов!»

В десять мы открываемся для посетителей. Сегодня суббота – гостевой день. А значит – всех пускай сюда, без разбора, кому собаку для себя выбрать, а кому так, поглядеть. Зоопарка в городе нет, вот и ездят к нам, хотя и далеко мы находимся, на окраине посёлка, возле кладбища, в промышленной зоне. Но люди съезжаются к нам, как на какой-нибудь бульвар. Парни с девушками и мамы-папы с детьми прогуливаются между вольеров.

Янина, хозяйка наша, сказала, что с десяти до трёх пускай все заходят, главное – чтобы копилка была на виду, этот ящик с висячим замком. Одна сторона прозрачная, чтобы видны были на дне все эти сотни, пятисотрублёвки и пара тысячных.