Эйдос опустилась на кровать, рядом с девушкой и скорбно покачала головой.

— Все это бред какой-то! Так не должно было быть, с кем угодно, но не с Леоном. Вот скажи мне, Беатриче, почему всякие пропойцы, убогие и падшие люди так легко сходятся, плодятся и усердно убивают себя своим образом жизни, а мой друг заслуживающий лучшего, вынужден терять тепло и семейный уют? Он что просил короны Астэриоса или богатства несметные? Наш скромный Леон всего лишь хотел любить, чистой беззаветной любовью. Вот ты явно мудра, ибо лишь мудрец молчит, а рассыпается в словах незнающий. Ты, право, думаешь — такова жизнь, так бывает Готфрид, уймись, ведь так думает каждый, с кем случилась беда, мол «почему я»?

Беатриче с любопытством взглянула на своего спутника, как если бы понимала его. Безусловно, Готфрид знал, что что-то она понимает, как понимает кошка или собака, но все же Эйдос оставался Эйдосом — существом разумным лишь отчасти, хотя и считывающим мысли с эмоциями.

— Лар Вагот, если ты существуешь или когда-нибудь существовал, помоги Элиссе. Почему, я обращаюсь к тебе, а не Ашадель? Ну, наверное, потому, что ты создал людей, а всякий родитель любит своих детей. Неужели тебе все равно, что страдает один из лучших твоих детей? Зараза, да что я несу, а? Если так дальше пойдет, то к ворожеям за помощью пойдем. Мда, этот порок можно исправить добрым вином. И не смотри на меня так, ты не знаешь, как мне плохо. — ответил Готфрид, явно уличив в языке тела Беатриче упрек.

За Элиссой осталась присматривать Элеанор, а Готфрид отправился осуществлять задуманное — напиться так, чтобы забыть где он и кто он. Вот если бы только сейчас рядом была Лиса! Она умела утешать, но не словами — слова сейчас Готфриду были все равно, что мертвому припарка.

Для себя, Готфрид решил, что как придет в себя, выложить все, что узнал отцу Леона, дабы тот привлек Семилию к справедливому, княжескому суду, а пока… пока Готфрид отправился в «Червятник». Самый злачный трактир в нищем квартале, прозванный так отнюдь не потому, что некий брезгливый сноб высокомерно намекнул подобным словом на то, кто там собирается. Хотя такой смысл был бы весьма справедлив по отношению к сему заведению. Реальность как это зачастую и бывает, была куда прозаичней — владелец трактира имел подле своего заведения самый настоящий питомник для червей, которых отпускал за скромную плату рыбакам. Ко всему прочему в его трактире устоялась довольно таки дикая традиция — спорить на деньги, кто сможет выпить пинту эля с червями. Готфрид отправился именно в этом место затем, чтобы в приличных и посещаемых местах никто не видел его в состоянии, в которое он собирался войти. Трактирщик выглядящий как мужик с животом беременной женщины, способный если кого и родить, так это громкую отрыжку, поставил перед Готфридом кружку с пойлом. Настоящим пойлом Богов, если только Боги не побрезгуют столь злой штукой, похожей на самогон, приготовленный в бочке, в которой кто-то умер. Принимая это жидкое мужество, даже последний раболепный угодник превращался в злобное угробище, от того драки и крики в этом заведении были в порядке вещей. К слову, трактир этот назывался — «Вдали от жен», что вовсе не означало отсутствие женщин в данном заведении.

***

— Элара! — окликнул девушку Леон, спешиваясь.

Несмотря на возвращение в родной край, в этот раз Альба явно была недовольна тем, что ей пришлось оказаться вдали от своей хозяйки. Единорог нервничал, прихватывал Леона зубами за ткань на плече и тянул назад, как если бы хотел сказать — ты нужен Элиссе, возвращайся! Будь на месте Леона при таком жесте другой человек, быть ему заикой остаток дней. Луна гуляла за клумбами флоксов, значит ее наездница была где-то рядом. Веревочная лестница не была спущена, однако Леон знал, что это не показатель, Элара могла быть наверху и скорее всего там и была.

— Элара, я знаю, что ты дома, нам нужно поговорить, спусти лестницу, прошу тебя.

Леон уже начал прицениваться к разветвляющемуся стволу глицинии, прикидывая как по ней забраться в дом. На первый взгляд это казалось крайне сложным и опасным занятием. Ход его мысли прервал звук возни на веранде, а затем сброшенная лестница. Юноша поднялся и застал сидящую на полу Элару. Девушка прислонилась спиной к перилам подле крепления веревочной лестницы и угрюмо смотрела в пол. Леон сел так же, рядом.

— Я убью эту рыжую лисицу, — без прежних эмоций произнесла Элара, и эта решительность не выветренная долгой дорогой, расстроила Леона.

— И Элисса сразу придет в себя, так?

— Нет, не придет, но это будет справедливо: «Исполняй свой долг, не думая об исходе. Исполняй свой долг, принесет ли тебе это счастье или несчастье» — процитировала Элара слова Гилая, духовного вождя сильвийцев. — Мой долг не дать этот змее наслаждаться жизнью. Если из-за нее моя сестра не сможет жить и обрести положенное ей счастье, то его не получит и Семилия.

— «Внутри каждого разумного существа идет борьба злого волка с добрым. Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь», — ответил Леон цитатой того же Гилая.

— Ты должен понимать, что правда за мной.

— Правда — это то, во что люди верят.

— Почему ты ее защищаешь?! — разозлилась Элара и вскочив на ноги, посмотрела на Леона с едва скрытой враждебностью.

— Как бы оценила твои действия Элисса, а твой отец?

Элара влепила Леону пощечину, а вся ее враждебность внезапно сменилась видом запуганного зверька.

— Не говори о моем отце!

«Да я ничего и не сказал!» — возмутился Леон про себя, однако решил, что лучше и правда промолчать.

— Прости меня, прости, — тут же ответила Элара.

Леон поднялся и обнял девушку, как обнял бы свою мать, переживающую горе. Элару всю трясло, она вжалась в его объятия, уткнув лицо в его грудь как любят утыкаться мордой ласковые кошки в лицо своих хозяев. Леон ощутил, как Элара содрогается от плача, который она не может сдержать, но хочет скрыть от его глаз.