– Хороша скотинка, – усмехнулась Вера. – Вкус у тебя, Темлюков, есть.

– Ты сама колдунья, – ответил Темлюков Вере. – Платье берем. Только научи ее это платье надевать.

А то придется тебе жить с нами.

– Обучится. Чему-чему, а тряпки носить любая баба обучится. А жить мне с вами проку нет. Я тебя один раз попробовала. Мужик ты ничего, но нам, двум медведям, в берлоге тесно. Ты свои фрески, я – тряпки. Пусть колдунья тебя терпит…

– Спасибо тебе. Вера, – понимая, что модельер спешит, стал прощаться Темлюков. – Заходи к нам.

– Чего спасибо? Твою кобылку подковать надо.

Пошли за мной.

Темлюков с Шурой, едва поспевая, спустились за Верой на первый этаж. Вера снова исчезла и появилась на сей раз не одна, а с полной пожилой брюнеткой. Та, быстро оглядев Шуру, опять вышла и вернулась с тремя коробками. Шура примерила три пары туфель, и каждая пара ей оказалась точно по ноге.

– Откуда вы мой размер знаете? – удивленно спросила она брюнетку.

– Я твою лапу деревенскую за версту вижу. Какие берешь?

– Эти, – ответила за Шуру Вера, указав на темно-коричневый лак. – Итальянские?

– Они самые, – ответила брюнетка. – Пятьдесят пять.

Темлюков отдал деньги и, взяв Шуру под руку, попрощавшись, вышел. Они брели по Пушкинскому бульвару, и Константин Иванович не мог отвести от Шуры глаз. Даже походка у девушки изменилась.

«Хороша пара, – подумал Темлюков. – Леди с полотен Гейнсборо и шпана в ковбойке. Придется и себя в костюм одевать, а вообще, так даже интереснее».

– Чего пялишься? Влюбился, что ли? – спросила Шура. – Давай где-нибудь пожрем. Жрать охота.

Есть тут забегаловка какая-нибудь?

Темлюков выпучил глаза: так не вязалось заявление Шуры с ее обликом. Он ухмыльнулся.

– Ему смешно, а у меня живот с голодухи сводит. Сперва накорми, а потом пялься, – обозлилась Шура.

– В таком наряде в забегаловку не ходят. Придется тебя в ресторан вести, – с трудом справляясь с приступом смеха, ответил Константин Иванович.

Они вернулись на Горького и, спустившись вниз, оказались возле ресторана «Центральный». Швейцар поклонился Шуре и, с недоверием оглядев Темлюкова, пропустил их в холл. Молодой чернявый официант указал на маленький столик у окна и, оставив им книжицу меню, отошел. Темлюков подал меню Шуре, затем спохватился и взял себе.

– Давай блины с икрой есть, – предложил он.

– Блины на поминках едят, – удивилась Шура, – а икры я отродясь не пробовала. Нет, пробовала, но только щучьей.,.

Девушка в белом фартуке возила между столиками тележку с цветами, возле Темлюкова остановилась:

– Купите букет вашей красавице.

Темлюков вынул из ведерка букет из пяти коралловых роз.

– Сколько?

– Всего десять рублей… – ответила цветочница.

– Сколько, сколько? – переспросила Шура.

– Червонец, – пояснил Темлюков, доставая деньги.

– Что? Десятку за пять цветочков?! Да она спятила. Засунь ей эти розы в жопу… – Шура от негодования вскочила с места.

– Такая красивая барышня, а так лаются, – испуганно пробурчала цветочница и, схватив деньги, быстро укатила свою тележку.

– Да знаешь, сколько мне за червонец надо стены раствором закидать?! – не унималась Шура.

– Успокойся. Сегодня мы с тобой гуляем. Это твой первый день в Москве. Пусть он тебе запомнится и этими розами.

– Спасибо, Костя. Мне никогда никто роз не дарил. Да больно дорого просят. Вот я и не сдержалась.

Дура деревенская. – Шура взяла букет. – Мне цветы к лицу?

– Тебе все к лицу. Ты у меня сегодня самая красивая девушка в Москве. Я тебя люблю.

– И я тебя люблю. Сегодня самый счастливый день в моей жизни.

Вечером на балете в кресле Дворца съездов Темлюков заснул. Бинокль из его рук вывалился и по уступам партера поскакал вниз. Шуре тоже хотелось спать, но она глядела на сцену, где в полумраке белые нимфы принимали всевозможные позы, и думала о платье, что выбрала для нее модельер Вера. Почему она напялила на нее эту жухлую тряпицу? В кипе, что Вера принесла для примерки, было очень красивое платье с блестками. Оно так и било в глаза золотыми и серебряными искрами. Шура, конечно, выбрала бы его. А они радуются на эту линялую дрянь. Видно, непросто будет ей с москвичами.

Нимфы вышли на поклон, в зале дали свет. Громкие овации разбудили Темлюкова. Он для порядка тоже немного похлопал, после чего они с Шурой пристроились в поток зрителей, тянущихся к выходу.

Возвращались на метро.

– Во красотища, – сказала Шура Темлюкову, проходя мимо бронзовых фигур Площади революции.

– Помпезное убожество и безвкусица, – ответил Темлюков, угрюмо оглядывая бронзового матроса с гранатой.

– Ой, тебе не нравится?

– А что здесь может нравиться? – насупился Темлюков.