— Хочу! — столько энтузиазма в голосе.

— Тогда убирай все это и поехали в кино.

Рин вернулся домой через неделю. Потом мне казалось, последние несколько дней он оставался, чтобы просто составить мне компанию. Разумеется, мне это было преподнесено как необходимость узнать больше о магии нашего мира, как мы оба в шутку называли достижения технического прогресса. Я отдала ему на растерзание старую электронную книгу, пылившуюся в шкафу, и этот гениальный ребенок возился с аккумулятором пока не заставил его работать на магии. С накопителем мы разобрались на следующий же день после памятного посещения лесной поляны: массивный кулон с горным хрусталем сто лет назад подаренный мне бывшей свекровью наконец-то на что-то сгодился. Нам пришлось проторчать в лесу почти весь день, пока Рин мастерил накопитель, зато потом Клеопатра всю неделю ловила по дому разноцветных бабочек, птичек и мышек.

Словно боясь что-то пропустить, Рин почти все время проводил за ноутом, отбирая и сохраняя в свою читалку книги, картинки, схемы. Я никогда не видела человека, настолько увлеченного поиском новых знаний. Мы посетили все технические музеи в городе, а также железнодорожный вокзал и аэропорт. Самолеты привели Рина в восторг. Но меня бесконечно удивляла не его несомненная гениальность, фантастическая работоспособность и неукротимая тяга к новой информации, а тихая трогательная доброта и готовность отвечать на тепло и заботу. И чем ближе был день отъезда, тем яснее я понимала, что мне будет не хватать моего странного родича.

Субботу мы провели в парке аттракционов. Последним пунктом программы стало колесо обозрения, с которого открывался чудесный вид на город. Потом в воспоминаниях я часто возвращалась к этому моменту. Было в нем что-то такое, безусловно счастливое. Легкие прикосновения теплого ветра, Рин крутящийся во все стороны, впитывающий окружающий пейзаж, я знала, что его идеальная память не упустит ни единой детали, беззаботная болтовня, звонкий смех.

Я заражалась его детской жизнерадостностью, тянулась к ней как запойный алкоголик и жадно вбирала, стараясь заполнить сосуды своей души и памяти доверху. Знала ведь, что мне предстоит, и старалась подготовиться. А когда мы на несколько минут зависли на самом верху, и он посмотрел на меня сияющими от восторга глазами, я достала из своих сокровенных запасов самую теплую и добрую улыбку и сказала.

— Спасибо тебе, братец.

— За что, — недоуменно спросил Рин.

— За компанию. Я давно так не веселилась.

— Я тоже, — ответил он и подумав добавил. — Никогда. Я никогда так не веселился.

Он внезапно замолчал и отвернулся. Помедлив, я пересела под бок к Рину, взяла его под руку и легонько двинув локтем в бок показала на небо, где оставляя за собой белую полосу летел самолет. Рин впился взглядом в удаляющуюся машину, и в следующую секунду полоса засияла всеми цветами радуги, словно за хвостом самолета находилась невидимая призма.

— Ты с ума сошел! Увидят же!

— А, — отмахнулся Рин, — пусть. Все равно не поверят.

Он стоял посреди моей спальни, как две недели назад: долговязая фигура в балахоне. Только вот сейчас из-под подола выглядывали носки кроссовок. За спиной рюкзак, в него ушли одежда, читалка, несколько книг из моей библиотеки, цветной анатомический атлас, мой прощальный подарок, и термокружка. Клеопатра, осознав важности момента, во всю мурлыкала и даже лизнула Рина в нос. Не мне одной будет его не хватать. Я закрыла ее в ванной, чтобы не мешала, и наконец-то пришла прощаться.

— Готов? — спросила, стойким видом копируя спартанскую мать.

— Угу, — пробурчал Рин.

— Отлично, — сказала я, снимая с мантии шерстинки Клёпы, — тогда держи, — протянула белый конверт, — откроешь, когда вернешься домой.

— А что там? — в глазах Рина промелькнуло любопытство.

— Сюрприз. Узнаешь, когда вернешься, — подмигнув ответила я и, подавшись вперед, заключила названного брата в объятья.

Он застыл. Я почти физически чувствовала его неуверенность. А спустя несколько ударов сердца Рин внезапно крепко прижал меня к себе, удобно устроив подбородок на моей макушке. Я почувствовала, как он сделал глубокий вдох. Подавив наворачивающиеся на глаза слезы, отстранилась, преодолевая легкое сопротивление его рук. Достала из заначки свою самую лучшую улыбку.

— Счастливой дороги, братец. Мы с Клёпкой будем о тебе помнить.

И чувствуя, что запас моей прочности подходит к концу, выбежала из квартиры. Когда спустя час я вернулась домой, в спальне было пусто. Выпустив Клеопатру из ванной, я уселась в кресло и наконец-то позволила себе зареветь.

Его величество Белгор X, милостью Великой Матери верховный король Саварры, Лигурии и Лохнадана пребывал в задумчивости. Переговоры с послами Дунстера, длившиеся уже неделю, не принесли ничего кроме изжоги. Требования тана, возомнившего себя великим освободителем и настаивающего на пересмотре вассального договора были просто смехотворны. И если бы не постоянная угроза со стороны беспокойных соседей, Белгор просто вторгся бы Дунстер, как это в свое время сделал его великий предок под номером четыре. А сейчас Госпоже Ворон хватит дани, собираемой на восточных границах. И с клятвопреступником он разберется по-своему. Тем более что приехавший с посольством племянник тана не прочь примерить дядин венец. Высочайшие размышления были прерваны гостем, ради которого король задержался в кабинете в этот поздний час.

— Ваше величество, — высокий мужчина склонился в идеальном поклоне.

— Доброй ночи, магистр, присаживайтесь. Вина? — король лично наполнил два высоких бокала.

— Если позволите, ваше величество, я мог бы избавить вас это этого небольшого дискомфорта, — голос прибывшего нес в себе идеальное сочетание почтительности и заботы о монархе.

И хотя Белгор знал, что это ложь от первой и до последней интонации, наблюдать за магистром любил. Играл тот почти гениально.

— Позволю, Бриан, позволю, — ответил король, протягивая бокал, — надеюсь, вы избавите меня от нескольких досадных недоразумений. Но можете начать с изжоги.