Вечером, в душной комнате баньки, где глаза щипало от табачного дыма, Ява еще не могла составить представление о своем пропавшем и вновь обретенном сыне. Язык у Нестора развязывался все больше. И надо же было Якобу добавлять в пиво багульник и полынь для крепости!

Ява взяла ведра и пошла к колодцу. Ледяная вода брызнула на нее, когда она тропинкой возвращалась обратно в баньку. Пусть путник вымоет ноги — вода из болотного родника лучшее средство от усталости. На крыльце Ява столкнулась с Якобом, в руках у него был пустой жбан.

И тут он воспользовался случаем, чтобы одной-единственной фразой хлестнуть Яву:

— Ну и наплодила ты на свет этих несчастных!

Ночью упрек Якоба принял облик домового и душил Яву.

Ява не получила почти никакого образования, не видела она и большого мира — путеводной звездой ее была совесть. Как же могло случиться, что всегда она оказывалась источником бед и несчастий? Эта мысль постоянно мучила Яву и часто заставляла ее замыкаться в себе, чтобы подумать над событиями своей жизни. Зато в тех случаях, когда все вдруг закручивалось в узел, а растерянность, подобно наводнению, норовила захватить все большие пространства, мир же становился черным, — в такие наиболее трудные минуты в душе Явы рождалась какая-то особая сила: она чувствовала, что должна бороться, должна восстановить справедливость и добиться истины. Долгие рассуждения с собой можно отодвинуть на более спокойное время, а предаваться унынию — в те дни, когда река ее жизни будет течь спокойно, не встречая на своем пути порогов. Но этот внутренний приказ не так-то просто выполнять. Состояние покоя и горячность разрывали Яву, как два противника, борющиеся каждый за свое. Было совсем не просто держаться прямого пути.

Разве не из чувства справедливости Ява ударила своего первого мужа, или, может, ею овладела слепая злоба? Попробуй найди тут ответ. Задним числом подробности никого не интересовали. Ява загнала своего мужа в гроб, вот и все. Но страдания давних времен остаются непонятными — особенно для нового поколения. Какой смысл рассказывать молодым о наводнениях, голоде, последней краюхе хлеба или о храброй Мирт, которая жевала листья ольхи, шла по глубокой воде и приносила в своем вымени полную кружку молока — все равно не испытанное на собственной шкуре останется чужим и далеким.

Новое время принесло с собой новые беды, и именно они казались самыми значительными.

Люди стали нетерпеливы, им недосуг обсуждать старые дела. Канувшие в прошлое события подытоживались кратко. Яву не удивило бы, скажи ее правнуки когда-нибудь убежденно: наша праматерь была дочерью дьявола, в ней не было ни любви, ни жалости, даже мужа своего она угробила. Возможно, в будущем будут смеяться даже над матерью Явы. Что за странным она была человеком — устала от пустых слов, надела желтую юбку, легла под ель и умерла.

Ява прожила долгую жизнь, родила одиннадцать детей, делила постель с двумя мужьями и жила в трех домах; у нее уже сейчас было десять внуков и могло родиться еще десять или двадцать. Но Яве и в голову не приходило, что труд всей ее жизни завершен и что пора подводить итоги. Свои годы она ведь прожила не вслепую и все же не сумела постичь величия или ничтожности смысла жизни. Было бы грешно ждать смерти, еще надо потягаться силами с другими. Те, кого господь не сподобил чувством справедливости, со смертью Явы лишились бы одного из противников. Лучше уж оказаться в проигрыше, нежели что-то недоделать.

Больше всех заботил Яву сын Якоб. Хозяин Россы давно уже не мальчик — сорок шесть лет, лучший возраст для мужчины, но именно из-за Якоба ей приходилось быть особенно начеку. С ним нельзя было слишком отпускать вожжи, его поступки могли создать у окружающих впечатление, что кривда это и есть правда.

Матис и Таниель знали, что Явин вопль сделал Яака глухим, но даже они не догадывались о вине Явы перед ее первым сыном.

Ява последние дни донашивала Якоба, когда, встав однажды утром, она почувствовала, будто ее подменили. Едва она сделала круг по комнате, как в нее вселился бес. Ни раньше, ни позже она не испытывала такого отвращения ко всему, как в тот предвещавший духоту августовский день. В то утро для нее не существовало ни мужа Якоба, ни дочери Эвы, ни скотины, ни Россы. Она даже думать не хотела о повседневных делах, не говоря уже о том, чтобы немного пошевелить руками и принести еду на стол.

Она почувствовала, что должна куда-то идти — прочь, как можно дальше и от Медной деревни, и от Россы. Она тотчас же должна уйти — скорее, скорее! Точно за ее спиной выросли могучие крылья, лети, куда зовет сердце. Ява выпила штоф прозрачной колодезной воды и точно опьянела от нее. И тогда она пошла, не оглядываясь назад, не сказав ни слова. Она пересекла Долину духов, солнце жгло ей спину, в голове не оставалось ни крупицы разума: тоже мне странник по белу свету, беременная женщина.

Изнуренная палящим солнцем, она спешила все дальше. От большого напряжения что-то случилось со зрением: поля стали красными, лес черным, как ночь, а ручей белым, как снежная полоса.

Ява не отдавала себе отчета, куда она идет. Ноги сами выбрали знакомую тропу, и она вдруг обнаружила себя возле дома своего детства и поняла, что сидит под липой возле корчмы.

Полуденное небо стало вдруг черным, Ява с большим трудом встала и поплелась в прохладную залу корчмы. Тут силы ее иссякли. Она повалилась на деревянную скамью и сквозь полузакрытые веки увидела над собой испуганные глаза тетки и отца. Они принялись суетиться вокруг нее — брызгали ей в лицо холодной водой, растирали ноги водкой — едкий запах ударил в нос.