Родители больше не властны над ней. Никто не властен, даже Тейл, пусть и связал ее древним заклятием. Только Дэмиен, и он один может влиять на Чармейн, потому что его любовь пахнет свободой. Да еще нерожденный ребенок, но о нем Чармейн пока не думала как об отдельном живом существе. Он был ее частью, невидимой и неделимой.

Она больше никогда не будет сидеть в бездействии на этой скамье. Не будет искать в себе причины неблаговидных поступков окружающих. Родители не оценили ее даров, но матери Дэмиена нужно принести не набросок углем, а полноценный портрет. Чем она сейчас и займется.

Спустя два часа она задумчиво разглядывала Дэмиена, а он смотрел на нее с полотна, нежно, но с потаенной грустинкой. Вживую Чармейн ту не замечала, а на портрете появилась в уголках глаз. Интересно, мать Дэмиена заметит или увидит одну лишь улыбку?

Чармейн решила не дожидаться, пока высохнут краски. Сняла рабочих фартук, аккуратно подхватила раму за задний край и спустилась по ступенькам тихо как мышка. Мельком увидела, как мать суетится на кухне, что-то напевая про себя. Чармейн проскочила мимо распахнутой двери. Даже сказать матери простое «до свидания» она не в состоянии. В горле комом стояла обида. Страшней всего ранят обманутые ожидания. Напрасно она спешила домой в надежде увидеть гордость и любовь родителей. Свадьба, ребенок... Жизнь Чармейн их не интересует, один лишь Юстас и его желание вернуться домой.

«Они действительно хотят убить Тейла? Хозяин леса радеет над каждой линялой лисой, а уж фейри его любимцы, которым многое прощается. Юстас давно за завесой пожинает плоды своей жестокости. Тейл же изнасиловал меня посреди леса и ходит как павлин, будто ничего не произошло. Хотя преступление тоже самое.»

Чармейн вздрогнула, вспышкой увидев перед глазами, как пыталась вырваться и уползти, а руки Тейла ухватили за предплечье стальными щипцами, колено раздвинуло ноги и он вклинился в нее. Было больно, особенно когда он бросил в конце:

— Ты сама хотела, не притворяйся.

И бросил ее прямо на полу, как тряпичную куклу. Развернулся и ушел из хижины, чтобы в следующий раз встретить медовым голосом, будто так должно.

Нет, оружие в виде странной трубки нужно иметь при себе, пусть по договору оно запрещено в Вирхольме. Быть беспомощной перед грубой силой тоже должно быть запрещено. Если Чармейн когда-нибудь встретит Хозяина леса, она припомнит ему свою беспомощность.

***

С матерью Дэмиена Чармейн сдружилась моментально. Вот как перешла порог уютного белого домика с синей росписью, как увидела сухонькую женщину в чепце, так и не смогла сдержать улыбки. А та, увидев невестку всплеснула руками и раскрыла их в широкие объятия. Портрет взяла бережно, поставила на кухонном столе и встала напротив, трогательно сложив ладони на груди. Долго смотрела с дрожащими губами, а потом сказала Чармейн:

— Ты уж проследи за Дэмиеном, доченька. Вижу, не сладко ему приходится. Он еще совсем мальцом, бывало, упадет, рассечет коленку, но не плачет. Смотрит глазами, полными слез, и сдерживается, чтобы меня не расстроить. Поэтому лес и выбрал его, во всем Вирхольме не было сердца отзывчивей Дэмиена. Только, кто о нем самом подумает?

Тельма, мать Дэмиена, усадила Чармейн за стол, вытащила из буфета поднос с ягодным вареньем и бисквитами. Поставила на огонь чайник с отваром. Видимо почуяла в Чармейн неприкаянную душу, жадную до заботы.

Уселась напротив и расспрашивала долго и со вкусом о самочувствии, мечтала вслух о внуке или внучке, сияя от предвкушения. Чармейн приложила руку к низу живота, почувствовала оттуда теплую волну. Незаметно от Тельмы провела над бедром — ничего, а внизу живота опять будто жар поднялся и ласково пощекотал ладонь.

«У меня будет ребенок» — поняла Чармейн и в первый раз почувствовала радость.

Из белого домика она вышла совсем другой, умиротворенной. Шла по улицам, и все было так, как она мечтала — встречные оценивали живот, расспрашивали, бросали завистливые взгляды. Только почему Чармейн думала, что это доставит ей удовольствие? Наоборот, она хотела унести ноги от лишнего внимания. Защитить малыша.

Все, с нее достаточно. Визит окончен, и она может с полным правом вернуться в лес. К Демиену.

Как странно ссориться с родителями. Чармейн зашла домой, и мать спросила ее о самочувствии, как будто не было письма Юстаса и уродливой трубки в бархатной шкатулке. Когда Чармейн заявила, что уходит, мать всплеснула руками и чуть не заплакала.

— Хоть бы уделила времени родным отцу с матерью. Неблагодарная!

Чармейн вздрогнула как от удара.

— Я для нее с утра от плиты не отхожу, а она даже до вечера не соблаговолит остаться. Мы четыре месяца не виделись! Неужто тебе так противен родительский дом?

— Хорошо, мама, я останусь.

— Не стоит делать мне одолжение. Иди, раз решила. Только сперва переговори с отцом.

Отец ждал ее в кабинете. Чармейн на мгновение задержалась в дверях, привести дыхание в порядок. Пусть голова отца была седа, но в развороте плеч все еще чувствовалась былая мощь. Вот и Юстас был таким же крупным мужчиной — огромным до потолка, со смоляными глазами и вечной ухмылкой.

— Садись, Чармейн, — сказал он не оборачиваясь, указывая на стул перед собой.