— Но откуда появились фейри?

— Нынешние фейри потомки приближенных Хозяина. Монахинь и монахов, готовых служить на благо леса.

— Простые люди? Но откуда у них звериные хвосты и чешуя?

Дэмиен усмехнулся и отпил из своей чашки.

— Посмотри вокруг Чармейн. Этот лес мало походит на тот, что рисуют в книжках-учебниках. Волшебство, подаренное хозяину леса, растеклось вокруг, породило причудливых существ доселе невиданных. Оно дало тебе возможность летать птицей, слышать чужую боль на расстоянии. А те, кто ближе всех стали сами источниками волшебства. Вместе с рогами, шерстью, клыками и хвостами.

— Дэмиен, почему ты улыбаешься?

— Я не верю в эту историю. В ней что-то не сходится, хоть и не могу точно сказать что. Может я предвзято отношусь к Ахтхольму, как истинный Вирхольмец. — Дэмиен пожал плечами. — Я вижу, как одна ложь громоздиться на другую, чтобы не дать лавиной обрушится тщательно выстроенной иллюзии. Я первый готов поклоняться лесу, Чармейн, так как давно и глубоко влюблен в него. Но ему этого не нужно.

— А что ему нужно?

— Любовь. Ее не показать иначе, чем добротой.

Чармейн тоже улыбнулась в ответ, по детски доверчиво. Ей захотелось прижаться к Демиену, обнять и никогда не отпускать, нежась в лучах той самой доброты, как пожелтевший от темноты росток, выставленный на солнце.

Ей хотелось закричать «Мне тоже нужна любовь!», и стало так радостно, что они одни в этом лесу, муж в полном ее распоряжении. Вся его любовь для нее одной.

Вечером, когда оба укладывались спать в одной кровати, Дэмиен в первый раз гладил живот и что-то нашептывал ему. Он быстро заснул, а Чармейн еще долго как четки перебирала историю о создании волшебного леса.

Может быть она тоже создала бы свой укромный уголок и попыталась бы сделать его полным любви и гармонии. Может быть единственный способ добиться от людей приличного поведения это связать их договором. Может быть близких она бы наградила по особенному, оделив частичкой собственной магии. Но она бы точно, ни за что бы на свете не отказалась бы от волшебного дара, передав его кому-то другому, даже самому доверенному и мудрому.

Вот что Чармейн вытянула за ниточку из древнего предания, отчего оно распустилось, как вязаная салфетка.

Уютный вечер на двоих в хижине подле камина с чашкой отвара в руках оказался кратковременным подарком Хозяина леса. С самого утра одним за другим следовали вызова в самые отдаленные уголки леса.

Чармейн летела как стукнувшийся об стенку сумасшедший птенец. Частенько, обернувшись в человека, забывала что тут делает и просто стояла вперившись в одну точку. Дэмиен неутомимо работал за двоих, ни разу не пожаловавшись. Прекрасно видя его усталость, Чармейн старалась помочь чем могла, хотя плохо разбирала, где сон, где реальность. Она то взмахивала руками пытаясь взлететь в человеческом облике, то наоборот, в воздухе опускала руки дивясь на особенно изогнутую корягу, и штопором падала вниз, пока писк малыша не возвращал в сознание.

И все же не смотря на измождение, на тяжелую работу с утра до вечера, она ни на что бы не променяла свое призвание. Только сейчас, она вкусила сполна то чувство, когда гудящие ноги и нытье перетружденных мышц приходят вместе с умиротворенной совестью. Когда меняешь ход судеб тысяч людей, когда знаешь, что все держится на тебе одной. Когда наконец становишься достаточно хорош. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного. Рядом с родителями Чармейн всегда ощущала себя ущербной.

Пик гордости от собственного успеха сменился усталостью от непрерывного потока заданий. Они научились отлично работать в команде, но вскоре настало то самое мгновение, когда обоих потянуло в разные стороны.

Дэмиен поцеловал Чармейн, тщательно проверил ее котомку, переложил из своей длинную веревку, поцеловал на прощание, ласково погладив по спине.

— Зови меня при малейшем затруднении. Как сможем передохнуть начнем искать лесничего на замену Альфреда.

— Дэм, подожди чуть-чуть, — Чармейн прижалась к мужу, впитывая его тепло. — Мне тревожно.

— Ничего не бойся. Ты сильная, у тебя все получится.

Подмигнув на прощание, Дэмиен взмыл в воздух соколом, с белым оперением на груди с черными вкраплениями, будто в королевской мантии.

Чармейн тоже нужно было перекинуться, но без поддержки мужа ей было страшно остаться в бездне сна навсегда.

Медлить нельзя, огонек в груди настойчиво зовет к себе. Она вспомнила легкость полета, протянула руки вверх и взмыла ввысь в птичьем обличье. Чармейн была крупной коричневой сойкой с яркими синими перьями у крыльев и черно белыми у хвоста. Она и ощущала себя такой — с одной стороны неприметной серой мышью, а с другой странной личность, ни на кого не похожей.

Рядом радовался простору солнечный птенец. Чармейн, чувствуя всю тяжесть ответственности за него, начала беспокоиться. Контролировать сон невозможно, он любит свободу, а при попытках направить его в свое русло, делает все наоборот. Излишняя тревога Чармейн сбывалась — стоило подумать о потоке ветра, как ее тут же закружило дикой бурей, нахлынувшей из ниоткуда. Птенец судорожно пытался лететь подле мамы, Чармейн пронзительно кричала «пиррь-пиррь!», стараясь вырваться из пут непогоды. Их засасывало в самое жерло бури, вверх в налитую свинцом тучу.