– Не надо мне, Леонид Александрович, осложнять и без того уже сложную жизнь! Делайте со мной, что хотите, но я все равно женюсь на ней!

Эйтингон понимал, что переборщил, что нельзя было так разговаривать с влюбленным парнем. Чтобы как-то смягчить ситуацию, он заговорил примирительным тоном:

– Извини меня, Мануэль. Конечно, законы человеческой природы никто не может отменить. Ты имеешь право и на любовь, и на создание своей семьи. Но лично я не могу дать санкцию на женитьбу. Вот на вербовку Лауры я даю тебе добро, а на заключение брака – нет. Могу лишь посодействовать тебе в этом.

– Каким образом? – избегая смотреть на него, спросил Григулевич.

– Сообщу в Центр о твоем намерении жениться на мексиканской девушке и попробую доказать руководству, что твой брак будет способствовать еще большей легализации тебя не только в Мексике, но и при поездках в другие страны. Это все, что я могу сделать для тебя, – ободряюще заключил Эйтингон.

Чрезвычайно долгими показались Григулевичу дни ожидания встречи с Лаурой. Она была в его мыслях постоянно, виделась ему строгой и необыкновенно красивой и таинственной.

Сердце его учащенно забилось, когда он, наконец, увидел ее при подходе к месту встречи на площади Сокало. Она шла неторопливо, совершенно непохожая на молодых толстых мексиканок в цветастых ярких нарядах, в которых обычно преобладал оранжевый цвет. Лаура же была одета в строгий темный костюм. Экзотическая красота смуглого ее лица с агатовыми черными глазами придавали особую привлекательность. Во всем ее облике, ее миниатюрной и хрупкой фигурке была необычно заманчивая красота.

Подойдя к Григулевичу, она остановилась в дюйме от него и, глядя в глаза, робко произнесла:

– Буэнос диас, Мануэль! [27]

– Буэнос диас, сеньорита Лаура!

– Я так ждала этой встречи с тобой, что пришла сюда немного пораньше. А ты ждал этой встречи?

– Не то слово. Я хотел даже пойти в твою школу, чтобы только увидеть тебя…

– Может быть, мы пойдем в парк «Аламеда»? – предложила она.

По дороге в парк Иосиф спросил ее:

– Ты не была на первомайской демонстрации?

– О, это было очень интересно! – воскликнула Лаура. – Демонстранты несли плакаты с требованием изгнать из страны Льва Троцкого. На центральной улице многие дома были обклеены листовками с призывами «Долой предателя дела рабочего класса России!», «Троцкого – вон!», «Троцкий – убирайся из Мексики!..»

– Ля весь тот день из-за конспирации просидел в отеле. Мне эта гостиница порядком уже осточертела. Тебе не удалось еще что-нибудь подобрать для меня? В смысле жилья…

– Вот если бы ты назначил мне встречу на недельку раньше, то уже переехал бы на частную квартиру. И мог бы раньше увидеть меня, – заговорила она медленно, растягивая слова, словно гипнотизируя его. – Как ты и просил, я подобрала однокомнатную квартиру недалеко от своего дома… И можешь не беспокоиться, хозяева надежные, хорошо знакомые мне люди. Хозяйка, как и я, учительница нашей школы, а муж ее – коммерсант. Политикой оба не интересуются.

– Спасибо, Лаура. А в отношении моих друзей-испанцев ничего не нашлось?

– Для них я нашла отдельную трехкомнатную квартиру на улице Лависта. Пусть сами съездят туда и посмотрят. Если их что-то не устроит, буду искать в другом месте через моих знакомых.

Лицо Григулевича оживилось: он еще раз убедился, что имеет дело с умной и прекрасно понимающей его девушкой. Убедившись в ее деловых качествах и расположенности к нему, он решил сказать Лауре, что нуждается в ее постоянной, долгосрочной и секретной помощи на благо коминтерновского дела. Тщательно подбирая слова, он стал рассказывать ей о своей работе в Коминтерне и о том, чем занимается эта международная политическая организация в странах Латинской Америки.

– А зачем вам Латинская Америка?

– Чтобы поддержать у ваших соотечественников постоянное стремление к борьбе за свои права, за свободу и независимость. Неужели вы не видите, что вся Южная Америка превратилась чуть ли не в вотчину США?! Американцы нагло попирают права народов всего континента, вмешиваются во внутренние дела ваших стран и даже не позволяют проводить независимый курс на международной арене…

Он говорил так страстно и убедительно, словно выступал на каком-нибудь большом митинге, и то, о чем он ораторствовал, были не просто слова – это была его вера и его убежденность.

– Если я правильно поняла, – прервала его Лаура, – ты хочешь, чтобы я включилась в работу по линии Коминтерна?

– Ты правильно поняла меня! – обрадовано воскликнул Иосиф. – Я буду очень благодарен тебе, если ты поможешь мне в коминтерновских делах. – Прекрасно понимая, что это апогей его вербовочной беседы, он смотрел на нее с большой надеждой на понимание.

Лаура почувствовала его заинтересованность и после небольшой паузы нерешительно спросила:

– Скажи мне, Мануэль, что я должна делать для Коминтерна?