Если понятие «коромольник» не вызывает особых разночтений, то с термином «подымщик» дело обстоит совершенно иначе. Разброс мнений таков, что проблема кажется неразрешимой. Однако, на наш взгляд, не все так бесперспективно, если принять во внимание тот факт, который, кстати, констатируется всеми исследователями Судебника 1497 г., что упоминаемый в ст. 9 подымщик отсутствует в аналогичных по своему содержанию ст. 61 Судебника 1550 г. и ст. 115 Судебника 1589 г., где он заменен на термин «подмётчик». В сочинении С. Герберштейна подымщика тоже нет, но зато есть podmetchek (подмётчик). Наконец, ни в одном нормативном правовом или судебном акте ни до, ни после Судебника 1497 г. подымщик в отличие от того же подметчика также не фигурирует.

Невозможно представить, чтобы преступление, которое составители Судебника 1497 г. считали настолько важным, что включили его в специальный перечень наиболее опасных преступных деяний, впоследствии вдруг бесследно исчезло. Подобная «пропажа» тем более была бы поразительной, поскольку все остальные преступления, перечисленные в ст. 9, никуда не делись, и в том или ином виде встречаются в последующих юридических источниках. Единственное приемлемое объяснение всем этим странностям, на наш взгляд, дано Ю. Г. Алексеевым и А. Л. Хорошкевич, по мнению которых подымщик Судебника 1497 г. – это всего лишь результат описки, допущенной в единственной дошедшей до нас рукописи данного памятника права [396] . Поэтому до тех пор, пока не будут обнаружены какие-либо документы, подтверждающие, что такое преступное деяние, как подым, реально имело место и, соответственно, его появление в тексте Судебника не было следствием ошибки писаря сродни той, что привела к появлению на свет пресловутого «поручика Киже» в эпоху императора Павла Петровича, следует признать необоснованными любые варианты непосредственного толкования термина «подымщик» (например, как заговорщик, мятежник [397] , антиправительственный агитатор [398] , лицо, поднимающее народ на восстание [399] или пытающееся насильственно свергнуть власть [400] , как поджигатель дома, двора, помещения [401] ).

В трактовке понятия «подмёт» наиболее адекватной представляется его характеристика как преступления против правосудия, заключавшегося в подкидывании невиновному лжеулик для последующего обвинения его в преступлении [402] . Эта точка зрения выглядит предпочтительной по двум причинам. Во-первых, именно так интерпретирует подмет С. Герберштейн, отмечающий, что подметчик – это человек, который тайно относит имущество в чужой дом и затем заявляет, что оно было у него украдено [403] . Учитывая же вышеуказанные «особенности перевода» для Герберштейна текста Судебника, его толкование, думается, заслуживает доверия. Во-вторых, точно такое же значение «подмет» имеет и в Соборном уложении 1649 г., ст. 56 гл. XXI которого как раз посвящена ответственности тех, «кто кого… подкинет чем напрасно». Несмотря на то что по сравнению с Судебниками 1497, 1550 и 1589 гг. Уложение несколько смягчило наказание за подмет, заменив смертную казнь на «нещадное» битье кнутом и штраф, законодатель середины XVII в. по-прежнему совершенно справедливо расценивал его как одно из опаснейших преступлений против правосудия, не только существенно затрагивающих интересы личности, но и, самое главное, препятствующих установлению истины по делу и тем самым подрывающих авторитет суда. Опасность подмета обусловливалась еще и тем важным значением, «какое придавалось поличному в годы функционирования Судебников 1497 и 1550 гг.» [404] .

В число самых опасных уголовно-противоправных деяний Судебник включает крамолу, т. е. государственное (политическое) преступление, посягавшее на верховную власть, безопасность и целостность государства. Субъектами данного преступления были преимущественно лица, принадлежавшие к высшим социальным слоям, хотя и рядовые подданные – противники верховной власти могли караться ею как изменники. Государственным (политическим) преступлением также являлся поджог с изменнической целью.

По мнению отдельных ученых, применительно к государственным (политическим) преступлениям предварительная преступная деятельность в виде приготовления к преступлению, т. е. создания предпосылок для его совершения, и покушения на преступление, при котором лицо совершало действия, непосредственно направленные на достижение поставленной цели, судя по всему, приравнивалась к оконченному преступлению. Иными словами, неудавшееся посягательство на государственный строй или особу монарха наказывалось так же, как если бы лицо смогло довести задуманное до конца. Равным образом, вероятно, карался даже «голый» умысел, т. е. одно обнаружение намерений совершить преступление, не подкрепленное никакими действиями [405] .

Сравнительно много внимания уделялось в Судебнике преступлениям против правосудия и примыкавшим к ним преступлениям судебных чиновников, что доказывало осознание законодателем важнейшей роли суда и лиц, непосредственно участвующих в отправлении правосудия, с целью обеспечения, в том числе и с помощью средств уголовного права, эффективной судебной деятельности. Закрепленные Судебником преступления этого рода распадались на служебные преступления должностных лиц судебного ведомства и преступления, совершавшиеся частными лицами, препятствующие вершению правосудия.

В отношении судей Судебник ввел два запрета. С одной стороны, судья был не вправе отказать обратившемуся к нему лицу в судебной защите и обязан был или принять дело к производству, или передать его по подсудности (ст. 2). С другой стороны, Судебник отменил прежний узаконенный обычай, согласно которому судья мог получать от заинтересованных лиц «посулы» за выполнение своих функций [406] (что воспринималось судьями в качестве само собой разумеющейся платы за проявленное судьей прилежание в разборе дела), и установил, что при отправлении правосудия судье категорически не дозволяется брать взятки (посулы). Данный запрет касался всех судей – как московских, так и провинциальных (ст. 1, 38). При этом в целях более эффективной борьбы с посулами Судебник запретил не только брать их, но и давать, постановив объявить во всеуслышание, «чтобы ищея и ответчик судиам и приставом посулу не сулили в суду» (ст. 67), т. е. за подкуп судьи или судебного работника подвергнуть истца или ответчика, совершивших подобное действие, позорящему наказанию.

Посвященная «неправому суду» норма Судебника (ст. 19) излагалось недостаточно четко и не давала точного ответа на вопрос о том, какое именно неправосудие – умышленное или нет – имелось законодателем в виду. Однако сравнение соответствующих статей Судебников 1497 г., 1550 г. (ст. 2) и 1589 г. (ст. 2 Пространной редакции) позволяет утверждать, что в Великокняжеском Судебнике речь шла о «безхитростном» неправосудии. Его правовые последствия заключались в том, что вынесенный «не по суду» приговор аннулировался, стороны приводились в первоначальное положение, а истцу предоставлялось право пересмотра дела. Судья же, принявший неправильное решение, ответственности не подлежал.