Антон даже не позаботился обзавестись вторым противогазом, из-за небрежности или, что вероятнее, потому что рассчитывал на меня. Он прошелся по деревянному настилу, затем его ботинки зачавкали по тонкому слою грязи. Звук чем-то встревожил его, потому что на мгновение он замер и задумчиво окинул взором болото.

— Кто-то ведь должен их хранить, — ответил я. — Кто знает, когда будет новая газовая атака?

— Почему они вообще это делают? — спросил Антон. Он оглядел ничейную землю и покачал головой, поражаясь глупости генералов. — Ведь у всех нас есть противогазы, верно?

Как и я, Антон вырос на Велиале, в промышленном улье. Нам носить противогазы казалось естественным, однако это было верно не для всех. Многие новоприбывшие родились в агромирах и на диких планетах или прекрасных дружелюбных местах, где воздух всегда пригоден для дыхания. Трудно представить, но и такое бывало.

— Они есть у всех нас, и мы их даже иногда носим, — ответил я. — И иногда они даже работают. Враг просто действует наугад. Но главным образом газ применяют не для того, чтобы убивать нас, а для того, чтобы усугублять наши страдания.

— Один адепт-медик говорил, что некоторые газы даже вдыхать не нужно, — отозвался Иван, почесав металлическую половину лица, а затем проведя искусственными пальцами бионической руки по искусственной челюсти. — Им лишь нужно коснуться твоей кожи. Вот зачем мы должны быть закрыты все время.

— Гений, — сказал Антон. — Проверь, все ли успели заработать траншейную стопу, вшей и шаттловых жучков. Думаю, Лев прав. Они усугубляют страдания. Хотя, погоди, это ведь Имперская Гвардия — вся ее суть в страданиях.

Где-то посреди бескрайнего поля из болота, колючей проволоки, воронок от снарядов и заполненных сточными водами ям человек молил о смерти. Судя по акценту, гроссландец, один из наших. Я задался вопросом, что заставляло его просить так искренне. Последствия галлюциногенных веществ? Или рыскавшие по траншейному комплексу огромные крысы, доедавшие его ногу? Или у него были какие-то свои причины искать быстрый выход из зоны смерти на Локи?

— Секундочку, — произнес Антон.

Он поднял снайперскую винтовку с глушителем, доставшуюся ему на Дольмене, высунул голову над парапетом и мгновение изучал горизонт. Затем раздался чуть слышимый кашляющий звук, и мольбы оборвались. Антон нырнул назад в траншею.

— Миссия выполнена, — довольно сказал он.

— Ты застрелил его, — произнес я. — Застрелил одного из наших.

— Я дал ему то, что он просил. И, сказать по правде, он меня достал.

— Ты меня постоянно достаешь, — заметил Иван. Даже спустя все эти годы и несмотря на постоянно улучшающиеся искусственные челюсти, его слова по-прежнему оставались неразборчивыми. Пласталевые зубы совершенно не улучшали его произношения. — Это значит, что я могу тебя застрелить?

— Парень потерял половину кишок. Его внутренности были покрыты призрачным грибком. Говорю тебе, случись такое со мной, я бы надеялся, что ты пристрелишь меня. Ты бы сделал мне одолжение.

— Я бы сделал одолжение остальным, если бы пристрелил тебя прямо сейчас.

— Обхохочешься, — сказал Антон.

— Видел там что-то интересное? — спросил я. — Повезло, что снайпер-еретик не снес твою тупую башку. Им только дай возможность.

— Я убил последнего два дня назад, когда тот застрелил лейтенанта Йенсена. Это научит их впредь так не делать.

— О подкреплениях слышал? — спросил я. — Они постоянно присылают в сектор новых снайперов, чтобы заменять убитых нами.

Антон почесал голову, со скользким скрежещущим звуком проведя пальцами по керамитовому шлему — пантомима идиотизма.

— Подкрепления? Подкрепления? Я уже где-то слыхал такое словцо, когда-то давно. А, это не то, что верховное командование постоянно обещает нам вместе с боеприпасами, едой и формой, а потом благополучно забывает? Или я спутал его с припасами? Мы сидим в этой чертовой дыре уже почти два года. Я начинаю забывать смысл всех этих слов.

Каким бы глупым Антон ни казался, кое в чем он все-таки был прав. Мы торчали на Локи около двух стандартных имперских лет. Это была самая продолжительная кампания за весь Крестовый поход, и конца-края ей по-прежнему не было видно. Дела наши шли настолько плохо, что для усиления необученных войск на передовую пришлось бросить даже нас, элитную личную гвардию Махариуса. И вот так из приличных покоев в реквизированном дворце Нифльгарда мы оказались в рваной грязной униформе в этих залитых до краев болотом траншеях, наблюдая, как наши руки и ноги постепенно покрывает плесень. Большинство комиссаров героически сложили головы в бесконечной мясорубке этой войны, а оставшиеся работали за десятерых, совершая обходы, расстреливая трусов и добивая тех, кто был слишком тяжело ранен, чтобы его могли спасти медики.

— Подкрепления скоро придут. Ты когда-либо слышал, чтобы Махариус проигрывал? — спросил Иван, однако звучало это скорее как мольба, чтобы это оказалось правдой.

Сомнительно, что Иван действительно верил в свои слова. Никому из нас раньше не приходилось слышать о кампании, в исходе которой Махариус был бы заинтересован кровно и которая бы продлилась так долго. Возможно, салаги говорили правду: легендарная удача оставила его. А возможно, все было куда проще. Может быть, как и большинство из нас, невзирая на все омолаживающие операции, он просто-напросто постарел.