«Чистый,» — доложил тот, что его обыскивал.

«Ну и выпните его, на хер, обратно на перрон. Пускай мотает отсюда,» — скомандовал мордастый.

«Дак ведь как?» — заерепенился Пропащий. «У меня же…»

«Ты понял, нет?» — тычок дубинки в спину заставил его заткнуться.

«Понял. Можно идти?»

«Еще раз попадешься, пеняй на себя».

И, словно ширнутый в вену, он суетливо забегал по вокзалу, рассматривая доски с расписанием, с трудом въезжая в смысл прочитанного, и высматривая все тихие места, где можно было бы спрятаться в случае чего.

Станция была, помимо всего прочего, и крупным железнодорожным узлом, поезда из которого уходили в трех направлениях и расписание было поделено на несколько частей, включая пригородные маршруты. Кроме того, напротив почти каждого из поездов были проставлены какие-то условные знаки звездочки, снежинки, крестики, циферки и прочее, расшифровка которых была дана в сносках.

От такого «рационализма» в голове у Пропащего совсем все перепуталось и, то ли от напряга, то ли от бессилья и обиды за себя, на глаза навернулись слезы.

«Так дай мне напиться железнодорожной воды…» — кто-то чуть слышно напел у него за спиной, когда он стоял и тупо таращился на одну из досок с расписанием. Обернувшись, он увидел перед собой молодого человека, чье лицо Пропащему кого-то смутно напоминало. Он напевал негромко песню, фразу из которой услышал Пропащий и которая ему, вдруг, почему-то запала, и тоже внимательно изучал ту же часть этого «железнодорожного периодического закона». Одет он был, что называется «и в пир, и в мир, и в добрые люди»: поношенные джинсы с кроссовками, клетчатая рубаха и легкая курточка. За спиной его болталась большая спортивная сумка, одетая на манер рюкзака. Быстро уяснив что-то для себя, он, продолжая напевать, направился куда-то в сторону бытовых помещений. До этого обозленный на весь мир Пропащий, с удивлением почувствовал, что вид этого человека несколько успокоил его. Мысли его упорядочились и он даже почувствовал некоторую уверенность. «Вот ведь, человек. И сам как птаха беззаботная и другим хорошо».

До ближайшего, идущего в нужном направлении поезда оставалось еще несколько часов и Пропащий решил все-таки, наплевав на все приличия, податься, от греха подальше, в город. Проболтавшись часа три с лишним по ближайшим к вокзалу кварталам, замерзнув на холодном предосеннем ветру и проголодавшись как волк, он решил вернуться назад. Он хотел попытать счастья и попросить проводников проходящего поезда пустить его без билета, так сказать, «с последующей отработкой».

На подходе к вокзалу он заметил валяющуюся на газоне, только что брошенную кем-то, пустую пивную бутылку и его осенило, что на пропитание-то он может заработать и сам! Он уже нагнулся, что бы подобрать ее, как чей-то грозный окрик заставил его отказаться от этого намерения и, вжав голову в плечи, отскочить на пару шагов в сторону.

По тротуару к нему торопливо ковылял какой-то колченогий дедуля с клюкой и большой холщевой сумкой, из которой доносилось характерное позвякивание.

«Ты что же, сукин ты сын, паршивец ты этакий делаешь, а?!» — орал он, подходя почти вплотную. «Я тут… — и он завернул такую же хитроумную, как местное расписание, конструкцию, от которой у Пропащего вновь возникла склонность к проявлению неадекватных реакций, — уже полчаса стою, а ты (еще одна, не уступающая по степени экспрессивности структура) нарисовался, хер сотрешь, да и рад чужоето заграбастать!»

По его грозному виду, с учетом крепкой, испытанной в боях палки, Пропащий понял, что возражать не стоит.

«Понял, дед. Иду дальше». И совершив по газону обходной маневр, он стал пробираться через кусты прямиком к перрону, к которому, по его расчетам, уже должен был подойти нужный ему поезд.

Поезд оказался на месте, однако видя, как тщательно проводники «фильтруют» пассажиров, он не решился даже и подходить к нему.

«Придется, видно, пригородными добираться,» — невесело думал он, снова входя в вокзал и подобрав при этом брошенную кем-то у входа газету. Он решил пока забиться в один из дальних уголков того же самого зала ожидания и замаскироваться ею, сделав вид, что читает. Не получилось. Зал оказался битком набит разношерстной галдящей публикой и ему с трудом удалось пристроиться возле самого буфета, так как приличные люди избегали туда садиться, опасаясь за вещи. От ароматного запаха горячей пищи внутри у него все засосало и в голове пошел туман. Он вновь почувствовал себя слабым и раздавленным. За высокими круглыми столиками, в трех метрах от него, народ уплетал пирожки и бутерброды, запивая их кто чем может. За ближайшим из них, двое пожилых интеллигентных дяденек попивали пиво, поставив легкие чемоданчики-«кейсы» между ног и о чем-то беседуя. Когда их бутылки опустели примерно на две третьих, за их спинами возник, словно материализовался из воздуха, какой-то тип в замызганной кепкебейсболке и с пропитым лицом.

«Мужики, допить оставьте».

Вздрогнув от неожиданности и недоуменно посмотрев на него, те двое продолжили свое занятие.

«Ну чо вам, жалко что ли? Оставьте маленько-то!» — не унимался пришелец и, видя их намерение поскорее допить и уйти, он почти что вырвал бутылку у одного из них, от чего второй предпочел сдаться сам.

Оприходовав добычу и сунув бутылки в сумку, болтавшуюся у него на плече, «победитель» постоял еще немного у столика, выбирая цель, затем прямиком направился к Пропащему, возле которого как раз освободилось место.

«Слышь, земляк, рубля не дашь?» — тут же приступил он к делу, как только плюхнулся рядом с Пропащим.

«Я бы дал, да у самого нет ни гроша,» — осторожно ответил тот, почуяв подвох.

«Ты откуда такой взялся?» — усилил натиск незнакомец, не чувствуя сопротивления.

«А чо?»

«Через плечо. Откуда взялся, говорю?»

Пропащего это начало злить.

«Слушай, ты чего докопался? Проезжий я».

«Проезжий? Ага, „гастролер“ значит?»

«Да какой, к черту, гастролер? Я от поезда отстал».