Как бы то ни было, Доппельгангер сам принял решение заключить контракт на неприятности.

И не жалел об этом ни секунды.

Потому что – и пусть его опять назовут старомодным, – искренне считал, что главными составляющими профессионализма пешки являются четкость выполнения инструкций, точный расчет партии и неукоснительное соблюдение условий Шахматного Клуба. Сам Мартин, посвятивший немало лет игре на полях мировых Статусов, этими правилами никогда не пренебрегал. И презирал тех, кто думает иначе…

Данст потер глаза и потянулся. Задумчиво посмотрел на мобикомп, так и приглашающий войти в инфоспатиум.

За толстым стеклопакетом прокатился отголосок автоматной очереди. Судя по всему, где-то на близлежащих крышах термитников или многоэтажных складов. Вторя стрельбе, взвыла полицейская сирена. Ее голос далеко и звонко разносился в сухом морозном воздухе. Взвыла, чтобы тут же захлебнуться – вероятнее всего, патрульный соратобу заглянул не в тот закоулок…

Мартин похрустел шеей. Задумчиво потер подбородок.

В его деле остаться без заказов можно двумя способами – получив пулю или красную строку в репутационное досье. И если бояться огнестрельных или ножевых ранений его отучили давным-давно, от страха потерять лицо он так избавиться и не сумел.

Пешка содрогнулся, вдруг представив, что выбывает из клуба любителей шахмат. Остается на улице с припасенными капиталами, но в шею гонимый агентами и ставший persona non grata для любого из руководителей Транснациональных Статусов. Остается без любимой работы, которой отдавал себя целиком. Остается без дела, которое истово любил и старался сохранить.

Доппельгангер попытался подсчитать риски падения его собственных котировок. Размышления и подсчеты успокоили, а дурное настроение начало неспешную ретираду.

Совсем скоро он выйдет в инфоспатиум. И там, вероятнее всего, Данста уже будут ждать новые предложения. Не исключено, что выходка ирландца и вовсе сыграет ему на руку. Возможно, теперь даже не придется заботиться о перехватах контрактов, во многом напоминающих банковские баталии. Ведь многие бхикшу набирают работников персонально, опираясь на их последние достижения – и сейчас у Мартина появился шанс попасть в эту самую «именную высшую лигу».

Нет, прямо сейчас он не станет проверять личный кабинет. Это, скорее, в стиле того же Финукейна. Любое предложение, окажись оно деловым или сугубо личным, должно хоть чуть-чуть отлежаться. Набрать вкус и спелый цвет, и лишь затем стать достойным внимания. Поэтому – почта позже.

Прочтя ее, он отправится в Маленькую Италию. Выпьет еще одну чашку кофе, куда более вкусного и ароматного, чем домашний эрзац. Наконец-то угостит агента. Узнает свежие сплетни, расскажет старику про жаркие Филиппины, и обсудит условия предлагаемых партий.

Мартин провел рукой по жесткой щетке волос, задумался о горячем душе. И вспомнил еще одно – четвертое – правило любой исполнительной пешки. Которое гласило, что участники партии ни при каких обстоятельствах не должны проявлять самодеятельности. Не должны делать того, что не указано в полученных инструкциях. Потому что так можно совершить одну из самых серьезных ошибок в своей жизни.

Вроде той, что совершил Киллиан…

– Инфильтрацию подтверждаю, визуальный контакт потерян.

– Есть готовность.

– Три минуты.

Город притягивал взгляды, как магнит – рассыпанные иголки. Не мог не притягивать – нереально-огромная, мерно дышащая паутина ночных огоньков, связанных разноцветными шлейфами выхлопов соратобу, неоновыми дорожками скоростных магистралей и монорельсов; ее пестрое полотно завораживало, как крутящаяся гипнотическая спираль.

Мартин полной грудью втянул прохладу ночного воздуха. Который только здесь, на основательной высоте, в самом деле напоминал нормальный воздух, а не тошнотворно-жаркую смесь выхлопов, гари и испарений, едва разбавленных азотом и кислородом.

Три минуты, отведенные ему на подготовку – большой срок. Позволяющий не только настроиться на работу, но даже немного помечтать. Или поразмышлять о чем-то отвлеченном, не имеющим прямого отношения к этой влажной азиатской ночи…

Он поправил полосу страховочного корсета, въедавшуюся в правую ключицу. Отвернулся к стене и прикрыл глаза, наблюдая, как тают на внутренней стороне век призраки светящегося лабиринта улиц. Впитывающая сорочка под комбинезоном набухла от пота. Город под ногами гудел, вопил миллионами голосов, причитал автомобильными сиренами, урчал турбинами соратобу и почти не смотрел на звезды, скрытые пеленой смога.