– Да, да, сам, – не стал спорить с ним и углубляться в дебри мудрый родитель. – Все ты сам, и не было теста, из которого тебя испекли. Сам испекся, – и замолчал до конца пути.

Илья Иванович, отставной военный и хозяин сёл Ивановка и Панасовка, был живой легендой. Он принадлежал к древнему, по некоторым источникам румынскому, на самом же деле молдавскому роду. В хронике молдавского летописца Ивана Никулеса говорится о Николае Спотаре Милешту, которого помнит культура Молдавии, Греции и немножко России и Китая.

Родился он в Молдове в 1625 году, науки постигал в бывшей столице Византии, из языков изучал греческий, турецкий и разные древние, а еще богословие (теологию), историю и философию. Затем отправился в Италию, где посвятил себя точным и естественным наукам. Вернулся на родину уже солидным ученым и занял место не где-нибудь, а при дворе ее господаря. Господари, однако, сменяли один другого, а мудрец оставался незаменимым на протяжении многих лет. Пока его не втянули в придворно-политические интриги3, стоившие ему кончика носа, который отрубили, вероятно, в знак того, чтобы не совал свой нос в чужие дела. Какой урок философу и мудрецу! После этого он был вынужден скрываться в Германии, но долго не выдерживает без милой Молдовы, вернулся, но тут его не ждали. Оскорбленному чувству находится уголок в сколь огромной, столь великодушной России. Потом Николая Милешту, человека обширной космополитической культуры, берут в дипломатическое представительство при царе Алексее Михайловиче на должность драгомана – толмача, переводчика. Примерно к тому периоду относится упоминание А. Н. Афанасьева о Спафари в «Поэтических воззрениях славян на природу», немного-немало, как в «Процессах о колдунах и ведьмах». Речь идёт об осуждениях по навету на боярина Артамона Сергеича Матвеева, любимца тогда уже покойного государя Федора Алексеевича. «Враги не могли придумать лучшего средства для отдаления Матвеева и правительства, как обвинив его в чародействе. Это тем легче было исполнить, что боярин Артамон Сергеич любил сближаться с иноземцами и ценил научные знания; десятилетний сын его, Андрей, учился языкам греческому и латинскому под руководством переводчика посольского приказа Спафари; а в тот век достаточно было иметь при себе какую-нибудь иностранную книгу и медицинские пособия, чтобы возбудить подозрения в волшебстве». Весёленькая была атмосфера, в которой жили и работали учёные и жаждущие знаний вольные исследователи. «Вследствие подговора Давыдко Берлов, лекарь, и Карло Захарка, проживавший в доме Матвеева, донесли на него, будто он вместе с доктором Стефаном и переводчиком Спафари, запершись в палате, читали черную книгу, и в то время явилось к ним множество духов. По этому доносу Матвеев был сослан в Пустозерский острог; боярство у него отнято, а имения отобраны в казну». Вероятно, дабы отвести беду от других подозреваемых по оговору, "Князь Василий Васильевич Голицын послал в Китай с некой миссией переводчика Спафария,– как гласит "История Российской почты. 300 лет Московскому почтамту" А. В. Гудзь-Маркова.– После двух лет странствий по просторам Сибири Спафарий возвратился в Москву и уверил Голицына в том, что в Сибири можно строить дорогу, подобную большим дорогам Европейской России. И могущественный в правленье царевны Софьи кн. Голицын предпринял меры к обустройству сибирской дороги от Москвы к Тобольску"4. Вскоре у Спафария появляется ещё одна возможность влиять на судьбы всея Руси и весьма своеобразным способом: он становится наставником царевича Петра и обучает его грамоте, учит разбирать литеры:

– Истинный клад есть древняя Буквица. Состоит она из семижды семи литер. У каждой свое имя, чин, титул, число. Буквица – великий клад математики, истории, письменности, мудрости. Первая буквица – Азъ, глаголит: Азъ есмь ас или же бог. А вот Арь, тридцать восьмая по порядку, – значит множество в единице: кто знахарь, у того и предки были знахари, а в сей час он один их всех представляет.

Вне сомнения, краеугольный камень в формирование будущего реформатора и первого императора России, круто повернувшего бразды правления Московского царства в европейскую сторону, заложил этот космополит из Молдoвы. И именно в его уроках надо искать корень очередной реформы азбуки – 1711 года, когда Петр I собственноручно вычеркивал ненужные на его взгляд буквы из алфавита, оставив их общим числом тридцать восемь.

Дальнейший путь Николая Спотаря был не менее витиеватый, чем предыдущий: он добрался до Поднебесной. И самым лучшим памятником ему стал памятник нерукотворный: краткая справка в энциклопедии Брокгауза и Ефрона от 1896 года, сообщающая, что «Мечниковы – дворянский род, происходящий от молдавского боярина и спафаря (мечника)*5 Юрия Степановича, выехавшего в Россию в 1711 г. с кн. Кантемиром и получившего большие имения от Петра I. Его сын принял фамилию Мечникова. Род Мечниковых внесен в VI и III части родословных книг Харьковской губернии”.

Этот боярин и был прямым предком Ильи Ивановича и всех его детей, Вани, Левы, Кати, Коли и только что родившегося Илюши.

Наконец, на пригорке показался двухэтажный дом с двумя подъездами и балконом, откуда по лестнице можно спуститься в сад, полный цветов, яблонь, вишен и груш. Дом и сад, как в зеркале, отражаются в чистом пруду, который платит оброк карасями и дает водицы для орошения огорода, посаженного на берегу. Огород – неиссякаемый кладезь добра: какие важные помидоры наливаются на нем, а какая сочная капуста, картошка рассыпчатая, душистый укроп – без них немыслим толковый красный борщ, а без борща – приличный обед. А если учесть, что плодородный слой чернозема в южных губерниях России самый тучный на планете – толщиною в метр,– то легко понять, что фруктов, равным по вкусу панасовским медовым грушам, наливным яблокам, не найти на земле.

Другое сокровище Мечниковского поместья – винокуренный завод, недавно выстроенный руками крепостных. Да вот и они сами, скидывают шапку перед барской коляской, подкатывающей к воротам, толпятся на ступеньках: Авдотья Максимовна, лакей Петрушка, лихой табунщик Матюшка по прозвищу Орел, казачок, повар, золотошвейка – все вышли встретить неугомонного барчука, напугавшего до смерти родителей, особенно Эмилию Львовну.

Львенок неохотно спрыгнул с родительского тарантаса.

Какое наказание ему придумают за побег? А с другой стороны, он такой хилый, болезненный, что как его наказывать? Да и возраст переломный, неустойчивый. А при его сангвиническом темпераменте, подвижном, непоседливом – совсем беда. Не паренек, а живая ртуть. И весь в мать. В Эмилию Львовну. В ее масть. Да и все дети в нее.

А вот и Эмилия Львовна, спускается по ступенькам; Илья Иванович с облегченьем вздыхает: когда он уезжал в Купянск, она в припадке лежала в постели с компрессом на лбу. Эмилия Львовна обнимает блудного сына и супруга, хватающегося за сердце. Когда-то ради нее он бросил военную карьеру. Да и могло ли быть иначе?

Впервые он увидел свою Эмилию, будучи поручиком лейб-гвардии Уланского полка на придворном балу. Том самом, на котором царь поэтов Александр Пушкин, обратился к ней со словами, вошедшими в историческую хронику семейства:

– Вам так идет ваше имя, мадемуазель.

Сказаны они были по-французски: «Que vous portez bien votre nom, mademoiselle».

Ее черные, как египетская ночь, глаза вспыхнули, и она поправила черные, волнистые локоны, не менее черные и волнистые, чем у поэта. Локоны, которые унаследует его дочь Мария Гартунг, а Лев Николаевич Толстой спишет с нее портрет Анны Карениной. Достанутся такие локоны и всем отпрыскам смутившейся красавицы Эмилии Невахович, а старший ее сын Иван Ильич станет прототипом героя другого сочинения Льва Толстого – «Смерть Ивана Ильича», известного не менее «Анны Карениной».