Шрифт:
Ну например, если в книжке возник некий герой, а потом куда-то исчез – это безобразие и нарушение чего-то важного для книжки и ее оценки в ваших глазах. А в жизни? Ну возник. Ну исчез. Закономерность. Ну встретился через многие годы (случайность) старым и обрюзгшим (закономерность) …А был любовником (это я обращаюсь к женщинам как основным читательницам написанного). Ну и хрен с ним – никакой «Варшавской мелодии», сама-то уже погляди: на пляже стыдно раздеться, да и внуки. И вааще!..
В общем, о том, что не получилось, не буду. Лучше – о том, что удалось.
Это должен быть конспект производственного романа. Читали же когда-то и «Цемент» Гладкова, и «Гидроцентраль» Шагинян, а тут, как мне кажется, даже веселей…
Как горел «Огонёк»
Когда Михаил Сергеевич Горбачев объявил ускорение, а затем перестройку и гласность в СССР, наверно, даже он сам не до конца понимал, к чему это приведет. А привело к тому, что ускорение, безусловно, получилось. Причем исторического процесса и во всемирно-историческом масштабе – вопреки японо-американской концепции про конец мировой истории. Нет у нее никакого конца – она ж история! Это доказал горбачевский СССР.
Что касается перестройки, тут, наверно, несмотря на многое сделанное, не хватило исторического времени – ввиду того же удавшегося ускорения.
А как получилось с гласностью, помнят все, кто ночи напролет смотрел съезды народных депутатов. (Кто не помнит, знайте: почти вся политика страны делалась на глазах телезрителей, то есть народа, если исходить из того, что он все-таки еще был, сохранился каким-то сказочным образом после всех революций, репрессий и войн.)
И была другая составляющая удавшейся гласности, – связанная со снятыми с полок фильмами, с новым талантливым и свободным телевидением, с вышедшими из андеграунда музыкантами и поэтами, с литературными публикациями всего запрещенного при советской власти, за одно чтение чего (даже за Цветаеву!) люди мотали сроки…
Конец ознакомительного фрагмента.