Шрифт:
Она металась в широчайшей постели и всё посылала узнавать, не вернулся ли князь. Он вроде бы поехал навестить отца Романовны — Романа Илларионовича Воронцова [13] , тут бы и не надо беспокоиться, да знала княгинюшка характер своего отца. Тот же мог сболтнуть такое, что приведёт к неожиданным и трагическим последствиям. И потом, у отца всегда игра, и игра по крупной. А муж её Михайла — человек азартный, войдёт в раж, не пожалеет ничего. И так уже сколько раз платила княгиня за него карточные долги, а они всё растут да растут...
13
Воронцов Роман Илларионович (1707 — 1783) — отец Е.Р. Дашковой, генерал-аншеф, сенатор с 1760 года, старший брат Михаила Илларионовича Воронцова.
И новостей нет. Знала Романовна, что императрица Елизавета тяжело больна, ведала, что скоро, верно, предвидятся большие перемены. Станет царицей её подруга, Екатерина, теперь великая княгиня, быть может, и ей тоже, Романовне, улыбнётся счастье стоять ближе всех к трону.
Но понимала и другое — крёстный её отец, муж Екатерины, великий князь Пётр [14] — человек взбалмошный, никогда не знаешь, чего от него ждать. Пьяница, беспутный человек, Екатерину боится и не любит, больше всего мечтает о том, чтобы избавиться от неё. К ней-то, Романовне, он вроде бы и расположен. Недаром ещё в прошлом году, когда она вернулась из Москвы, уже родив сына, великий князь сказал ей, заметив, что она старается бывать у его жены:
14
Великий князь Пётр — Пётр III Фёдорович (1728 — 1762) — сын старшей дочери Петра I Анны и герцога Голштейн-Готторпского Карла-Фридриха. Он был объявлен наследником русского престола 28 ноября 1741 года и в связи с этим его привезли 5 февраля 1742 года в Петербург. Российским императором он стал в 1761 году после смерти Елизаветы Петровны. А 28 июня 1762 года был свергнут женой Екатериной в результате переворота, организованного ею, и был убит заговорщиками-дворянами.
— Я желаю, чтобы вы больше бывали у меня, нежели у великой княгини.
И Романовна покорялась желанию великого князя. Она уже давно знала, что её родная сестра Елизавета, Лизка [15] , иначе её и при дворе не звали, была в большом фаворе у великого князя.
Какая большая противоположность Екатерине, великой княгине!
Та умна, образованна, наполнена свежими, живыми идеями, всегда остроумна, весела, приветлива.
А Лизка — грубая, рябая, толстая. Лизка ругалась, как извозчик, напивалась вместе с великим князем, так же как и он, курила вонючую трубку, беспрестанно играла в кампи — игру несложную, но требующую много денег.
15
Воронцова Елизавета Романовна (1739 —1792) — фаворитка императора Петра III, в замужестве Полянская, муж — статский советник Александр Иванович Полянский. Сестра Е.Р. Дашковой.
Столы для Петра всегда накрывались где-нибудь в палатках его генералов, в военных лагерях. Среди собеседников не было людей, способных сказать хоть одно нетяжеловесное слово. Беседа велась на немецком языке, который недолюбливала Романовна. Генералы из простых прусских унтер-офицеров, сыновья немецких и голштинских сапожников, подобострастно склонялись перед Петром, больше молчали, и потому на пирах у Петра скука смертная. Только и развлечения — напиться и орать, что ни попадя.
И Романовна старалась избегать обедов и приёмов великого князя. Интересные беседы, остроумные шутки, весёлые балы — всё это находилось у Екатерины. Не раз уже бросал на неё косые взгляды Пётр, а однажды и вовсе откровенно сказал Романовне:
— Дочь моя, помните, что разумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умниками, которые выбрасывают лимон, выжав из него сок [16] .
Она побледнела тогда, поняв все скрытые пружины незадавшейся семейной жизни Екатерины и Петра, она не ожидала от него, грубого солдафона, такой проницательности.
Много лет пройдёт, прежде чем она поймёт справедливость этих слов.
Во всяком случае, Романовна зачастила к Екатерине. Ей казалось, что дружбу их ничто не разрушит, что они очень близки, что великая княгиня откровенна и чрезвычайно ласкова со своей молоденькой подругой.
16
Он (великий князь Пётр) отвёл меня в сторону и сказал следующую фразу: «Дочь моя, помните...» — Великий князь был крёстным отцом Екатерины Дашковой, как она пишет в своих «Записках».
— Что в городе? — спросила она старую няньку, только чтобы отвязаться от очередной чашки горького настоя.
Нянька будто ждала этого вопроса. Она уже весь вечер порывалась сказать что-то Романовне, но вовремя зажимала рот. И дождалась вопроса.
— Слышно, юродивая кричала...
Ответила нарочито равнодушным тоном, будто и говорить не хочет, так уж, от нечего делать.
Молодая княгиня встрепенулась под пуховиками. Юродивая никогда не кричала просто так, всегда в её словах был смысл, который позже считали пророчеством. Она давно знала Ксению, неряшливую, почти голую, бродившую по улицам города, сумасшедшую, как говорили. Но все её крики были либо к худу, либо к добру. Вот так же, лет семь назад, она кричала о великой крови. И началась война...
— Что, что? — забеспокоилась Романовна.
— А пеките блины, кричала... Пеките блины, — ещё более равнодушно сообщила нянька.
Екатерина Романовна откинулась на подушках. Блины обычно пекут на поминках, таков русский обычай.
Яснее ясного — будут похороны. И большие похороны, раз кричала юродивая. Значит, скоро отдаст Богу душу её крёстная мать — императрица Елизавета. Если уже не отдала. Ведь Шуваловы так старательно скрывают всё, что касается царицы...
— Нянька, одеваться. — Романовна рывком села на постели.
Её будто подменили. Решительно сжался небольшой рот, прояснели карие, широко расставленные глаза, матовым румянцем загорелись смуглые щёки. И вся она, небольшая, ладная, немного располневшая после родов, будто собралась, подтянулась, болезнь словно рукой сняло.
— Матушка, куда, по холоду, да болезная, — запричитала нянька.
— Пусть Кузьма закладывает Буланого, — быстро распоряжалась Романовна. Исчезла слабость, мнительность, беспокойство.
— Матушка, — ещё причитала нянька, но уже побежала, сурово передала распоряжение княгини и вернулась, неся в охапке нужную одежду. Ещё продолжала она причитать и уговаривать, а сама сметливо одевала княгиню, деловито шнуровала, обувала в тёплые сапоги.