Он был невысокий, темноволосый, быстроглазый и привлекательный, с аккуратно подстриженной бородкой и усами. Говорил Скорсезе отрывисто и сразу же повел себя весело, озорно, чем отчего-то напомнил мне выдру или, скорее, ее более верткую родственницу куницу. Мартин не спросил: «Выйдешь за меня?» – но мог бы спросить. Я не ответила «да» – но хотела бы ответить. От него шла волна напряженно-внимательной энергии с легким призвуком беспокойства и в то же время неудержимого веселья.

– Так мы, что, не будем обедать? – вновь спросил он.

Я отложила ручку, согласившись, что нам действительно стоит поесть, а вопросы пока подождут.

– Что вы там рассказывали по телефону про бывшего? – поинтересовался Скорсезе. Похоже, он решил для начала вытянуть из меня побольше информации – в качестве аперитива. Да, такого насмешливого, ироничного, проказливого человека я еще не встречала.

«Женись же на мне, – подумала я. – Будем насмешничать вместе. Отличное получится время».

Прежде мне и в голову не приходило думать о приданом или просматривать журналы со свадебными нарядами. Я никогда не представляла себе будущего мужа и не размышляла, каково это – быть женой. Будущее виделось мне исключительно в литературно-писательской сфере. Замуж я не рвалась, идеального спутника жизни не искала. А тут, нежданно-негаданно, обнаружила его. Более того, знакомство с ним оказалось частью моей работы.

С запланированного часа обед растянулся на два. Я приговорила тарелку кобб-салата. Понемногу допила второй виски. Где-то к десерту мы решили, что лучше подняться наверх, в номер Скорсезе, и продолжить интервью там – потому что, несмотря на пролетевшее время, я едва-едва успела задать первые вопросы. С безмятежного детства разговор незаметно переметнулся на личное. Я была не замужем и ни с кем не встречалась. Скорсезе мучительно пытался покончить с прежними, очень долгими отношениями.

– Встретимся наверху, – сказала я, когда он подписал чек. – Мне нужно позвонить.

– Надеюсь, не бывшему? – вроде бы пошутил Скорсезе, но это не было шуткой.

– Это секрет…

Когда Скорсезе ушел к себе в номер, я взялась за телефон. Но звонила я не бывшему. Я звонила маме. Какой бы взрослой, самодостаточной и умудренной опытом женщиной я ни была, порой маленькой девочке, которой я оставалась в душе, нужен был материнский совет. Это был как раз такой момент.

– Мам? Мам, я встретила мужчину, за которого собираюсь выйти замуж, – выпалила я в трубку.

– Серьезно?

– Да. Его зовут Мартин Скорсезе.

– А он сам в курсе, что ты собираешься за него замуж?

– Начинает догадываться. Все, я больше не могу разговаривать. Просто хотела поделиться новостями.

– Удачи, милая.

Поболтав с мамой, я отключилась и снова набрала номер. На сей раз – прозаика Джорджа В. Хиггинса, моего друга, которому безоговорочно доверяла.

– Джордж? Я тут познакомилась с парнем, за которого собираюсь выйти замуж, и мне нужно перехватить денег, чтобы на лето остаться в Нью-Йорке. Выручишь меня?

К тому времени, как мы с Мартином встретились у него в номере, я заполучила материнское благословение и деньги, чтобы прожить здесь все лето. Теперь нужно было дать Скорсезе понять, что он должен на мне жениться.

На время съемок Мартин поселился в «Люксе Сесила Битона» – ярких апартаментах, интерьеры которых проектировал сам Битон. С восемнадцатого этажа, из огромного круглого окна, открывался вид на север, на Пятую авеню. Отсюда, сверху, такси казались золотыми рыбками, снующими в ручье.

Устроившись прямо на полу в гостиной, я быстро водила ручкой по страницам блокнота и только и успевала менять кассеты в диктофоне. Я расспрашивала Мартина о его детстве, об учебе, о семье, о друзьях. Он делился своими взглядами на религию, рассказывал, что когда-то всерьез намеревался стать священником. Я тоже не осталась в стороне – говорила о трудностях, пережитых в католической школе, о своих исследованиях творчества Тиллиха и Тейяра де Шардена.

Я по-прежнему храню первые шесть часов нашего знакомства, записанные на пленку. На кассетах слышно, как торопливо мы пробираемся через вступление, нервничая, что приходится тратить время на светскую болтовню. Мартин говорит о переезде в Лос-Анджелес, об астме, мучающей его всю жизнь. В школе ему приходилось все время носить с собой ингалятор и таблетки, а приятели-одноклассники потешались над ним, дразнили «Марти-пилюля». Вспоминая об этом, Скорсезе грустно пожимает плечами. Вечерний поток такси теперь струится за круглым окном яркой рекой. Где-то по ходу интервью я успела переключиться с виски на Courvoisier, и вопросы мои становятся все более и более личными. Мартин снимает ботинки.

– У вас красивые ноги, – замечаю я. И этот мой неуклюжий комплимент, сделанный спьяну, и удивленный ответ Мартина – все записано на пленке.

Время, отведенное для интервью, давным-давно истекло. Я мелкими глотками тянула коньяк из бокала – мне не хотелось, чтобы эта встреча заканчивалась. Сделав мне знак задержаться, Мартин ответил на несколько телефонных звонков. У него была назначена встреча с продюсером Майклом Филлипсом, и обязательно нужно было что-то уточнить с Полом Шредером, его сценаристом. Не сказать, что мы действительно все обсудили и интервью было закончено, – но, с другой стороны, Мартин не мог одновременно и рассказывать о своей режиссерской работе, и заниматься ею. Вручив мне экземпляр сценария, он с неохотой проводил меня к выходу и предложил встретиться, когда я прочту текст. Дверь щелкнула за спиной, закрываясь, и я осталась стоять посреди гостиничного коридора. Голова кружилась – вот только алкоголь тут был ни при чем.