Шрифт:
— П-по-моему, явное «д-до», — внес свой творческий вклад Рубашея, трогая струны не вполне настроенной гитары.
— У тебя всегда «до», — окрысился Фет, напоминая лид-гитаристу о его странной особенности. — А впрочем, все равно!
— Давайтэ, малчыки, давайтэ! — подзадорила их Машка. — Музыки очынь хочэтся!
— Это не музыка! — с отвращением обрубил ее Фет. — Это рок-н-ролл!
— Биг-бит! — поправил Елфимов.
— А-а! Все равно!
Фет подошел к электродинамическому микрофону, украденному из трамвайного депо имени Баумана полгода назад, набрал воздуха в легкие и заорал что есть мочи:
По переулку бродит лето,Солнце рвется прямо с крыш.В потоке солнечного светаУ киоска ты стоишь.Блестят обложками журналы,На них с восторгом смотришь ты,Ты в журнале увидалаКоролеву красоты!И трое других грянули, стараясь перекрыть голосами электрический шум:
И снег, и ветер, и звезд ночной полет,Тебя, мое сердце, в тревожную даль зовет!Фет оттянул самую толстую струну, и она, шмякнув о деку, завершила музыкальный коллаж.
Наступила тягостная тишина. Из вошедшего во вкус усилителя была слышна уловленная электрикой прелюдия Шопена.
— Ну как? — спросил с ужасом Фет.
— Знаэтэ, малчыки, — сказала им Маша. — Я, кажытся, сыйчас рожу!
— В каком смысле? — не понял ее Елфимов. — Ты же обещала сделать аборт!
— Геныально! — выдавила Машка с восторгом.
— Значит, будем записывать! Готовь аппаратуру! — отдал распоряжение лидер.
Бизчугумб бросился к своей ворованной «Яузе» и, открыв крышку, вытащил из ее недр пластмассовый микрофон, тоже электродинамический, но, в отличие от находящегося на сцене, не продолговатый, как огурец, а квадратный, как боксерская челюсть.
— А м-мне ч-чего играть? — спросил Рубашея. — К-какова моя партия?
— Играй что хочешь, — посоветовал Фет. — Что обычно играешь. «До», «ми» и так далее. Соло Джорджа Харрисона в «Хани донт» помнишь?
Рубашея с готовностью кивнул.
— Ну и жарь, как Харрисон, — разрешил ему Фет и, подумав, добавил себе под нос: — Хуже все равно не будет.
— Рокабили давай, чучело! — истошно заорал Елфимов.
Он знал и такие слова…
— У меня готово! — сказал Бизчугумб.
Он щелкнул пластмассовой ручкой, и пустая бобина магнитофона начала весело наматывать на себя самую крепкую в мире пленку.
Елфимов подмигнул Машке и подрубил палочкой барабан.
— «Королева», дубль один! — объявил Фет в микрофон. — Ну, начали!
Ударник вдарил по тарелке. Бешено врубились расстроенные гитары. Фет закричал в микрофон постылые слова, стараясь быть услышанным на Марсе:
По переулку бродит лето,Солнце рвется прямо с крыш…Когда они добрались до конца, с него лил пот.
— Не боись. Все клево, — Елфимов сошел со сцены и, подойдя к Машке, что-то похабно зашептал ей на ухо.
Она, невнимательно кивнув, смотрела на Фета широко открытыми глазами.
Бизчугумб перемотал пленку, поставив ее на воспроизведение, и вывернул громкость «Яузы» на полную катушку.
Фет оторопел.
Не было слышно ничего. Вообще ничего, кроме странного лязга, похожего на железнодорожный. Правда, различался пионерский барабан, который в куске Пахмутовой окончательно сбился и издох. Голос солиста звучал столь же неразборчиво-нагло, как на больших вокзалах объявляют отправление поездов. И над всем этим безобразием парил случайно наведенный Шопен из программы первого канала Всесоюзного радио.
Елфимов тем временем, не удивившись и не прокомментировав услышанное, увлек Машку в соседнюю комнату.
Запись кончилась. Фету хотелось рыдать.
— Вот что з-значит п-плохая ап-паратура! — пробормотал Рубашея в глубоком горе.
— Миклофон — дельмо, — сказал Бизчугумб, оправдывая свою «Яузу».
— Пацаны! У вас гандончика не найдется?
В зал вбежал возбужденный Елфимов. Штаны его были расстегнуты, руки заметно тряслись.
— Машка не хочет без гандончика! Взаимообразно, а?
— Е-есть, — сказал Рубашея. — Е-есть г-гандончик!
Он вытащил из портфеля одутловатую резинку зеленого цвета и вручил ударнику. Тот, даже не поблагодарив, выбежал вон.
— Почему у тебя презерватив зеленого цвета? — с подозрением спросил Фет.
— А это не п-презерватив. Эт-то воздушный шарик! — признался Рубашея и покраснел от гордости.
— Все, — выдохнул Фет. — Сегодня больше не играем!
Он запер гитару в шкафчик за Владимиром Ильичом, сунул в карман пальто записанную кассету и вышел из зала, ни с кем не попрощавшись.