Рыжую должно было снести от такой звуковой волны, но она лишь покачнулась и обезоруживающе улыбнулась ему:

– Простите, ошиблась. Бывает. Так зачем вы меня вызвали?

Павел глубоко вдохнул, заставив себя успокоиться и задумчиво посмотрел на неё.

В какую игру она играет?

– А затем вызвал, госпожа Громик, что я должен сообщить вам о недопустимости вашего поведения.

– Ой. Действительно. Простите. Я больше не буду… – начала лепетать ведущая, потупив глаза и Броневой почувствовал себя, наконец, комфортно – …с вами целоваться.

Павел застыл. Что?! Кажется он спросил это вслух.

– Целоваться с вами, – услужливо и значительно громче повторила Ярослава – Вы же об этом?

Павел уставился на неё и получил в ответ кристально чистый, ничем не замутненный – даже интеллектом – взгляд.

Играет – почти с восхищением подумал он. И он убьет её сейчас. Чтобы жить спокойно. Потому что это просто какая-то адская машина для уничтожения самообладания окружающих в радиусе километра.

Или врагам предложить? Те точно не выживут.

Мужчина глубоко вдохнул и призвал всю свою выдержку. С ним нельзя играть. Потому что любой, кто осмелится, будет уничтожен. По-другому никак.

Броневой скривился и сказал максимально холодно:

– Нет, не об этом. Ваши поцелуйчики, – сознательно исказил он слово и с удовлетворением отметил, что девушка вздрогнула, – не имеют значения. И даже о вашем утреннем шоу позаботится непосредственное начальство – я не собираюсь касаться таких мелочей, но слушатели, среди которых немало представителей начальства не должны обижаться, согласны? – Рыжая попыталась что-то сказать, но он не позволил. – Я о вечеринке. В этом холдинге подобные важные вещи всегда – всегда! – проходят через согласование со мной. И согласовываю я не общие моменты, а всё содержимое. И меня совершенно не устроила, госпожа Громик, ваша самодеятельность.

На протяжении всей его речи Ярослава мрачнела все больше, а на последней фразе просто сжала кулаки:

– Самодеятельность? – спросила она охрипшим голосом.

– Причем абсолютно бездарная, – величаво кивнул мужчина, чувствуя себя полным мудаком, потому что в глазах рыжей мелькнула неуверенность и еще какие-то, совсем затаенные, чувства.

Вот и отлично. Добро пожаловать домой, Паша. Он и есть мудак и пора бы кое-кому это осознать и свалить к той блондинистой троице. Не зря его называют Броней. А то, что при этом у него сейчас так гадко на душе, он думать не будет.

Спокойно, чеканя каждый шаг, Павел снова обошел стол, поднял кресло и сел в него, поудобнее устраиваясь.

– Так что впредь, пожалуйста, подумайте несколько раз, прежде чем ваять что-либо настолько безвкусное. По меньшей мере, учтите противоположное мнение учредителей. Хотя…О чем это я? Сомневаюсь, что вам стоит доверять проведение хоть каких-либо мероприятий. Ведь у вас даже эфиры не получаются.

Он с преувеличенным вниманием уставился в документы, хотя, по факту, ни хрена не видел. Потому что всё его внимание было отдано чему-то маленькому, обиженно пыхтящему и потерянному.

Павел поднял бесстрастное лицо:

– Вы еще здесь? Можете идти.

Ярослава дико на него глянула, развернулась и вышла из кабинета, преувеличенно аккуратно закрыв дверь.

Маленькими клочками бумаги снежная буря накрыла половину стола.

Я с наслаждением уничтожила еще один лист, и Полина молча подсунула мне следующий. Все лучше, чем обсуждать со мной варианты убийства или отдавать затребованное фото высокого начальства, на которое у меня были свои кровожадные планы.

Будучи высокооплачиваемым адвокатом и повелительницей таких же высокоплачиваемых адвокатов, она предпочла лучше держать руку на пульсе, чем потом стоять в зале суда. Причем, зная её отношения с Броневым, могла предположить, что явно не в роли моей защиты.

С Полиной мы познакомились совершенно случайно, почти год назад. Я поздно вышла с работы; уж не помню, что меня там задержало, но помню, что была мысль и вовсе никуда не ходить, поскольку до эфира оставалось не так много. Но желание поспать на нормальной кровати и принять душ пересилило лень.

На стоянке было темно и пусто. Только посередине, как-то неправильно, не по линиям, стояла единственная машина с опущенным стеклом, и в глубине салона виднелся красный огонек сигареты.

Стояла и стояла – мало ли кому приспичило покурить на ночь глядя.

Но что-то не дало мне пройти мимо. Может положение авто, или то, что я узнала машину и владелицу, нос и губы которой чуть подсвечивались при каждой затяжке.

Снежная Королева. Как лицо публичное, она была известна даже мне, мало интересующейся жизнью богатых и знаменитых, и её образ – и то что за ним стояло – никак не вязались с этой ночью и сигаретой.