– Просто напиши «умер в собственном доме, в кругу семьи». Ведь это же правда, именно это и произошло, он действительно умер в собственном жилище. Дата похорон? Ее лучше не указывать, потому что похороны могут задержаться. Да и зачем? Все равно придется менять. Обед? Ну, конечно, старая карга должна приготовить нам обед. Мы же толком не позавтракали, а есть все равно надо, дорогая. Без этого не обойдешься. Да, я понимаю, что ты даже думать не можешь о еде, но… Нет, они не бессердечные, просто… О господи! Опять этот телефон!

Филип мрачно слонялся рядом, пытаясь помочь, но только всем мешая. Клэр, возвратившаяся вместе с остальными из павильона, небрежно предложила ему:

– Почему бы нам не прогуляться по саду и немного не отвлечься? Мы можем спуститься к реке.

Филип застыл в нерешительности.

– А как ты, Нелл? Не хочешь на свежий воздух?

Но Элен, занятая надписыванием конвертов, едва взглянула на него.

– Нет, благодарю. Я не собираюсь играть роль сводницы для собственного мужа.

А про себя с горечью подумала, что вполне в духе Клэр явиться из сада, блистая свежестью и красотой, и великодушно спасти Филипа от всех этих ужасных формальностей, в которые его вовлекла она, Элен. А заодно привлечь внимание к ее мятому желтому платью и неизменному бессердечию. В этом она была несправедлива к Клэр, которая, занятая собственными переживаниями, не слишком заботилась о том, какое впечатление производят на окружающих ее действия. Она сделала вид, что не слышала слов Элен, но Филип, последовавший за ней к реке, был явно раздражен.

– Не знаю, зачем тебе это понадобилось. Ты только расстроила Элен.

Клэр остановилась как вкопанная.

– Да что ты говоришь! Может, мне вернуться? Пойти и сказать ей, что мы без нее никак не обойдемся? Это сущая правда, потому что мне так хотелось с ней погулять…

Филип схватил ее за руку.

– Ради бога, не устраивай сцену.

Но Клэр была настроена агрессивно. Ее нервное возбуждение требовало выхода.

– Ты так щадишь чувства Элен. С чего бы это вдруг?

– Если она смеется и не закатывает истерик, это еще не значит, что она ничего не чувствует.

Клэр обиженно закусила губу.

– Когда ты… когда у нас все начиналось, ты говорил по-другому. А сейчас уже поздновато.

– Да, слишком поздно.

Они вошли в лес, и дом пропал из вида. Остановившись, Клэр повернулась к Филипу:

– «Слишком поздно». Что ты этим хочешь сказать? Ты уже жалеешь о том, что произошло? Стыдишься нашей любви?

Ее красивый рот задрожал и искривился, и Филип вдруг понял, что имела в виду Элен, когда говорила, что Клэр «гримасничает». Но ощущение это быстро прошло.

– Клэр, дорогая, не будь так жестока, все и без того хуже некуда…

Белокурая головка прижалась к его груди.

– О, Филип, я так люблю тебя!

По телу Филипа пробежал огонь, и это было не просто физическое влечение; его охватили нежность и желание защитить ее, такую ранимую, жаждущую любви и сострадания и щедро дарящую их в ответ.

– Ах, Клэр, мы оба просто несчастные люди, не знающие, что нам делать дальше.

– Когда все это закончится, дорогой, весь этот кошмар с дедушкиной смертью, мы сможем уехать и быть вместе.

Филип легонько отстранил ее от себя.

– Это вряд ли получится: все слишком запутано, непонятно и трагично. И потом завещание могут так и не найти.

– Тогда в силу вступит старое, мы оба получим свою долю и сможем обеспечить Элен. В любом случае этот дурацкий новый текст не имеет силы. Но как все-таки странно, – задумчиво произнесла Клэр, отойдя от Филипа и глядя на реку. – Куда он мог деться? И кому понадобилось его прятать?

Филип тревожно оглянулся, словно деревья могли иметь уши.

– Конечно, если… если Эдвард… если он имеет к этому какое-то отношение, то здесь вряд ли можно ожидать какой-то логики, – произнес он, понизив голос.

Клэр долго молчала. Потом спросила:

– А ты и вправду считаешь, что это был Эдвард? Ты веришь, что у него не все в порядке с головой?

– А какое еще может быть объяснение, Клэр? И самое ужасное то, что у него мог остаться этот проклятый стрихнин. Это страшно, потому что парень в любую минуту может им воспользоваться без всякой на то причины, и от этого никто из нас не застрахован. Не знаю… Может быть, надо, чтобы его признали невменяемым.