Деятельность профессора осложнялась тем, что в наскоро собранном штате госпиталя было немало грубых и непрофессиональных сотрудников. Хирург нервничал, случалось, даже выгонял ленивых помощников из операционной. Те жаловались, возникали разбирательства. Все это, конечно, отражалось на здоровье шестидесятипятилетнего врача. Все чаще давали о себе знать сердечная слабость и хроническое заболевание легких. К тому же в первое время он жил в весьма стесненных условиях. Как ссыльный, два раза в неделю был вынужден отмечаться в милиции. Ночевал в сырой десятиметровой комнатке, находившейся в крыле здания школы. Вход в нее был со двора. Обстановка самая скромная: железная кровать, письменный стол, кресло, два стула и несколько икон. На столе всегда лежали книги. Еда – урывками: трудно было находить эту самую еду, в больнице же врач не имел права питаться. Но Войно-Ясенецкий не унывал и в одном из писем той поры даже писал, что «полюбил страдание, так удивительно очищающее душу» (6).

Все изменилось к лету 1942 года, и это изменение было связано не только с завершением срока ссылки Войно-Ясенецкого. Начальство вдруг проявляет трогательную заботу об улучшении условий его работы, приказывает выдавать хирургу-консультанту завтрак, обед и ужин с общей больничной кухни. 1 июля 1942 года он поселяется в новой квартире. В конце августа выступает на межобластном совещании главных хирургов, где его встречают аплодисментами. Его начинают звать на статусные мероприятия. Так, на конференции хирургов военных госпиталей в Новосибирске восторженно принят его доклад о лечении огнестрельного остеомиелита.

Почему вдруг заинтересовались опальным хирургом? Только ли из-за его врачебной деятельности? Нет. Изменилась геометрия отношений советской власти и Церкви, и святитель, что называется, попал в струю. Московская патриархия с первых дней войны призывала к борьбе с оккупантами, выпускала патриотические воззвания. В то же время союзники по антигитлеровской коалиции не могли игнорировать требование общественности своих стран прекратить религиозные гонения в СССР, и большевикам приходилось считаться с этим. Архиепископ Лука, к слову, это прекрасно понимал: «Открытие церквей является вынужденным для советской власти мероприятием. Это сделано под влиянием и настойчивым требованием со стороны Америки, из политических соображений», – считал он (7).

На оккупированных территориях фашисты предоставили населению право открывать храмы и молитвенные дома. Это обстоятельство использовалось в пропагандистских целях. Советское руководство тоже хотело опереться на религию, прежде всего в деле повышения боевого духа солдат и укрепления патриотического сознания в тылу. Но у Сталина были и более масштабные планы: он намеревался использовать Русскую православную церковь во внешней политике. Она оказалась в поле его реставраторской деятельности, которой он начал заниматься с 1936 года, то есть с того момента, когда стал единоличным правителем при всей видимости коллегиальности. До церковной реставрации дело долго не доходило. И, может быть, так никогда бы и не дошло, если бы не война…

Историческая встреча в Кремле 4 сентября 1943 года И.В. Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) позволила значительно облегчить положение Церкви. Власти разрешили частично восстановить структуры Московского патриархата – открыть часть храмов, монастырей и даже семинарий, издавать официальный журнал Московской патриархии и наконец-то избрать патриарха. 8 сентября 1943 года состоялся Архиерейский собор, в подготовке которого архиепископ Лука принял непосредственное участие. Он не только составлял документы собора, но и активно переписывался с митрополитом Сергием. Он реально становится интеллектуальным ресурсом центрального церковного аппарата.

В качестве эксперта и действующего архиерея, определяющего с церковной стороны линию взаимодействия государства и Церкви, он появляется в Первопрестольной. Первый выезд в Москву архиепископ Красноярский Лука совершил в сентябре 1943 года. Здесь, в новом здании Московской патриархии в Чистом переулке, состоялся Архиерейский собор, на котором патриарший местоблюститель митрополит Сергий был избран патриархом. В списке прибывших на собор иерархов Лука значился четвертым. На этом же соборе он был избран постоянным членом Священного синода, куда входило шесть архиереев.

Заседания Синода проходили ежемесячно, тогда как переезд из Красноярска в Москву и обратно занимал около трех недель. И Лука вынужден был попросить патриарха перенести его участие в заседаниях Священного синода на более поздний срок, и Святейший временно освободил его от личного присутствия на заседаниях, принимая во внимание врачебную деятельность Войно-Ясенецкого.

Интенсивная работа в госпиталях давала, кроме всего прочего, замечательные научные результаты. В конце 1943 года вышло второе издание «Очерков гнойной хирургии». Оно, по сравнению с первым, было переработано и увеличено почти вдвое. Войно-Ясенецкий пишет книгу «Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов». Значительная часть этого труда посвящена огнестрельным ранениям коленного сустава. Приведенные в монографии примеры свидетельствуют о том, что профессору удавалось сохранить ноги солдат в тех случаях, когда военно-полевые хирурги немедленно произвели бы ампутацию. Значительным событием 1943 года стала еще одна научная работа Валентина Феликсовича, «Разрез, без которого нельзя излечить гнойный коксит», отправленная им для публикации в журнал «Госпитальное дело». Она увидела свет в 1944 году. В статье автор говорит о гнойных затеках, случающихся при гнойном воспалении тазобедренных суставов при огнестрельном ранении. Святитель-хирург нашел новый способ спасения жизни пациентов и спешит рассказать об этом коллегам (8). Несмотря на крайнюю усталость и неврозы, он продолжает активно заниматься хирургией. А ведь нужно еще выкраивать время на исполнение своих архиерейских обязанностей!

Народ в Сибири после «зачистки» активных верующих в религиозном отношении оставался индифферентным. Среди переселенцев только украинцы проявляли какой-то интерес к возрождению духовной жизни.

Во всей епархии действовала одна-единственная кладбищенская церковь – в пригороде Красноярска. В воскресные и праздничные дни святитель ходил туда пешком.

«Ходить я должен был по такой грязи, что однажды на полдороге завяз и упал в грязь и должен был вернуться домой», – пишет он (9).

Храм был очень маленький, в нем могло поместиться 40–50 прихожан, тогда как на богослужение приходило 200–300. Служить архиерейским чином в нем оказалось невозможно. Поэтому архиепископ сосредоточился на проповеди слова Божия.